Здоровье

Больницы

Дмитрий Хмелевский (Москва, нач.1985):

Еще одно воспоминание о "самой лучшей советской медицине". Начало 85-го, по-моему, еще даже Черненко в ящик не сыграл. К тому времени я уже вырвался из Курска и попал по распределению, как имеющий "красный" диплом в ПКТИмаш в Москве. Коллега по отделу заболел гепатитом. Положили в больницу им. Боткина. Это что-то! Продукты для больных не доходили, все разворовывалось еще даже до попадания в пищеблок. Больные лежат в коридорах, грязь, вонища. Из лекарств в аптеках йод, зелёнка, бинты, анальгин и пр. "передовые" медицинские препараты самой передовой страны в мире. Врачи сказали, что оптимально для больного было бы, конечно, принимать одно лекарство, но в СССР оно не производится и не продается. Т.ч., мол, ищите, может у кого есть выход на Кремлевку или имеет возможность выезда за рубеж и называют препарат - эссциниале. Короче, закрутилось. Отдать должное, отдел у нас был диссидентский и дружный, много евреев, имеющих родственников за рубежом. В результате, две паршивых упаковки эссциниале нам доставили через 12 посредников из ФРГ.

Masha Gracheva (Москва, 1992):

В качестве ложки меда хочу добавить, что, видимо, позже там все пошло в лучшую сторону. Я лежала там с гепатитом в 1992, ничем не лечили, но условия были хорошие. Чистые палаты, такая же чистая столовая, ходить можно было везде и общаться с другими. Там даже была какая то пекарня (как я прочитала потом где-то). А я недоумевала - откуда такой реально вкусный свежий белый хлеб. Может руководство поменялось. В общем лекарств не было, но условия хорошие. Слушали магнитофон, играли в карты.

Дмитрий Хмелевский:

Ну, это уже начало рассвета капитализма и заката кооперативного движения. Совсем другая реальность.

Masha Gracheva:

Да, но лекарств все равно не было. Только анальгин и регидрон, я точно помню. От любой боли, хоть печеночной, хоть какой - анальгин, в остальных случаях регидрон.

Андрей Беляев (Москва, 1985-1991):

Насчёт больницы Боткина у Вас явный перебор. В 1985-1991 я часто бывал там, поскольку в инфекционном отделении были койки нашей кафедры. Хотя я сам, будучи эпидемиологом, лечением пациентов непосредственно не занимался.
Условия в больнице в то время оставляли желать лучшего, но жизненно необходимые лекарства были. А Ваше утверждение, что «Продукты для больных не доходили, все разворовывалось еще даже до попадания в пищеблок» можно было сделать лишь от Вашей особой запальчивости.
Что касается чудесного эссенциале, то оно и тогда было известно, как средство с недоказанной эффективностью, впрочем, безвредное. Доктора, очевидно, назначили его Вашему другу по принципу Ut alquid fiat и чтобы дать выход энергии друзей пациента.

Masha Gracheva:

Я лежала там в 1992 - лекарств не было никаких, это говорили сами врачи, и сестры.

Андрей Беляев:

Как Вам известно, во время "перестройки" и революции снабжение ухудшалось очень быстро. А что было в Боткинской в 1992, мне неизвестно.

Алексей Хенов:

Согласен с написанным.

Masha Gracheva (Детская больница, центр Ленинграда, 1983):

Дезинтерийное отделение, в котором я проболела полтора месяца. Груднички там лежали в одной палате с большими детьми. К ним все же подходили медсестры - потому что они орали, их еще не научили терпению, и им даже иногда меняли белье. К большим детям не подходил никто - иногда за целый день приходили только разносчики еды. Просить их позвать медперсонал было бесполезно, они никого не звали. Я помню, как мне ночью стало совсем сильно плохо, и девочка с соседней кровати пошла на пост позвать сестру. Сестра оказалась на месте, но придти отказалась. До утра так никто и не пришел. По стенам ходили полчища тараканов. Дети, лежащие в грязных постелях, стирали себе простыни сами ночью под краном. Тут же и сушили на батареях, благо они были сильно горячие.

Белье медперсонал не менял, хотя все прекрасно видели сохнущее на батареях. Но все равно оказалось - что были дети, которым было еще хуже, чем нам. От нас передавали письма родителям и поэтому все же что-то убирали, когда-то мыли пол. Как-то в особенную скуку, когда на посту никого не было, девочка из моей палаты решила пробежаться до соседнего бокса (выходить в коридор было строго запрещено) - в том боксе лежали детдомовские с той же дизентерией. Они иногда выглядывали в окно своего бокса - одинаково стриженые под ежик - и девочки и мальчики. Она быстро пришла обратно испуганная: "У них там вся палата в рвоте, к ним никто не заходит убрать, я больше не пойду." Советские медицинские работники были грязными ржавыми болтами системы - застрявшими в своей родной хамской равнодушной трясине, как пьяный тракторист, съехавший в болото.

Я помню, с каким фатальным равнодушием брали кровь из вены. Детям с дизентерией надо было это делать каждый день. Нам яростно протыкали вены толстой, неровной иглой, ничуть не заботясь о том, что ребенку больно и страшно. Обе руки в местах уколов были у меня чернильно-черными долгое время и болели. Я держала руки прямо по швам, как солдат, ибо согнуть их было больно. Так и ела руками-палками из железной миски, в которых приносили еду.

Как говорила одна бабушка с маразмом у нас во дворе: "Ленин терпел и нам велел".

Лидия Синицына (Москва, 1978):

Моей сестре делали операцию на сердце в институте Бакулева в Москве. Меняли клапан, хватило на 10 лет жизни. Врачи-потрясающие! Но весь уход лёг на плечи мамы, которая просидела и продремала на стуле 2 недели (приехав из другого города). Врачи сказали потом, что если бы не такой уход, сестра не выжила бы. Но при этом за каждую мелочь (вода, лишняя простыня и т. д.) пришлось платить. Это ежедневно. Правда, маме заранее сказали, чтобы взяла денег побольше. Обслуживающий персонал вроде и был, а как-будто и не было. В прошлом году я попала в больницу в Португалии, обычный бюджетный госпиталь. Была просто ошарашена: обслуживающего персонала больше, чем пациентов. И все работали, даже ночью.

Masha Gracheva (Ленинград, 1978, 1983, 1992):

И еще про больницы. Мне не повезло, я лежала ребенком два раза подолгу (месяц с чем-то). В 1978 и в 1983. Я не вижу разницы в моем лечении в 1983 и после перестройки в 1992. То же самое отсутствие лекарств, антисанитария и равнодушные врачи. Хотя в 1992 было чище и некий ремонт. В 1983 - грязь, полчища тараканов, белье не меняли, сестры не подходили К ДЕТЯМ - даже когда их звали. Белье стирали сами под краном. Одежду тоже. Сушили на батарее. Грудные лежали вместе с большими. Скрывали время - на вопросы о времени не отвечали. Часов не было - мы были закрыты в боксах. Даты отмечали на бумажке, чтоб не запутаться вконец. (Лежали все подолгу: месяц и дольше.) Разруха. Еда омерзительная. Свиданий с родителями не было - запрещено (инфекционное отделение). Врачи-медсестры злые. Не лечили никак. Я помню, что неожиданно появилась новая незнакомая медсестра, ее поразило, в каком физическом состоянии дети - конкретно я. Спасибо той неизвестной женщине, она мне помогла - я была исколота какими-то уколами, от которых не было живого места, и они воспалялись. Она добилась, что их мне перестали делать. Может, она была и врач, а не сестра.

Людмила Новикова (Москва, конец 1980х-нач.1990х):

В больницах я в классическое советское время не лежала, но была там позже, с началом перестройки. Это было время, когда все везде исчезало. Может быть, этим объясняется, что часть лекарств мы должны были покупать сами. У сестры-хозяйки лишней пеленки или простыни было не допроситься, еще и обругивала всех. Тогда младший медицинский персонал мне запомнился хамством. Уж чего, казалось бы, хамить, если им почти за все платили. И была в шоке, когда пришла к знакомым в больницу на Западе. Просто небо и земля. Здесь, наоборот, больные могут нахамить, а сестры и врачи всегда предельно вежливы, оптимистичны и т.д.

Вадим Акимов:

Хамство - это была общая и повсеместная тенденция. Хамили все, кто хоть чуть, хоть на мгновение чувствовал себя начальником над тобой (а "начальником" он чувствовал себя потому, что мог что-то тебе дать или сделать, а мог и не дать, и не сделать). Хамили уборщицы в столовых, бьющие швабрами по ногам, хамили там же надписи "Поел? Убери посуду!!" Хамили вахтеры, санитарки, медсестры, гардеробщики, продавцы и продавщицы, а уж швейцары и официанты в ресторанах - эти вообще корчили из себя каких-то господ, имеющих право помыкать какими-то забредшими к ним людишками ... И эта тенденция культивировалась и направлялась с самого верха.

Алиса Чижик:

Если лежал в стационаре, то ничего, как правило, не приносили своего, лекарства были... Но часть лекарств считались редкими и "труднодоставаемыми"... Подруга, работавшая в аптеке, покупала (доставала, точнее) для моей бабушки "панангин", например... Когда рождался ребенок, часто нужен был "бифидумбактерин" - а это только "блат"... в аптеках не было.. Вообще везде нужен был "блат" - в книжном, в продуктовом, в обувном...

Виктор Иокиранта:

Это точно, импортные лекарства нужно было доставать через знакомых.

Inna Vokler (Подмосковье, Москва, 1975):

В 1975 километрах в 150 от Москвы в лесу почечная колика. Привезли в больницу в ближайшем селе, поставили диагноз, всю ночь возились, пытаясь обезболить, к сожалению, без особого успеха. Затем в городской московской клинической больнице (брать не хотели, пришлось использовать знакомство) в здании совершенно неприспособленном, койка в коридоре, палаты человек по 12-16, нашли подходящий "коктейль". Сестры - ангелы, еда - жуткая, врачи - классные. В общем мои впечатления от советской системы странные - люди замечательные, работали хорошо, но бедность.

Dmitry Karpinsky (Москва, 1970е-1980е):

Моя мама была врачом в так называемой "скоропомощной больнице". Много эпизодов приносила домой. 1. Немощным старикам родные вызывали скорую помощь и потом "забывали" забрать парализованных родителей. Их размещали в коридорах. Персонала не хватало. Старики лежали в моче и кале сутками, месяцами... Плакали, хватали за халаты пробегающих медиков:"Доченька! Помоги!" 2. "Забывали" в больнице и детей из неблагополучных семей. Медики их подкармливали из домашних припасов. 3. Привезли женщину. Весь зад исколот ... вилкой. Муж исколол во время ссоры. 4. Пришла женщина своим ходом. В платочке принесла .... нос, откушенный мужем во время пьяной ссоры.... за ТРИ ДНЯ ДО ЭТОГО. Мол, пришейте! Нос держала в холодильнике три дня пока пьянствовала с мужем. 5. Санитарки получали нищенскую зарплату в 60 рублей. Редко кто соглашался на такую работу. В обязанности одной такой санитарки входило: выносить на помойку баночки из-под майонеза, в которых приносили пациенты мочу на анализ. Баночки полагалось по инструкции - РАЗБИВАТЬ. Санитарка попалась на том, что она их мыла и сдавала в "приём стеклотары".... от нищеты. Пожурили! Даже не уволили: где же найти замену?

Erza Pound:

Про нос что-то не очень верится.

Dmitry Karpinsky:

Тем не менее, это правда.

Мария Савельева:

И не такое бывает, мой отчим, хирург, много чего нам тоже рассказывал.

Лидия Синицына:

А какой запах стоял! Неистребимый! Кстати, матрасы в больницах называли ”ромбаба” ( Пропитаны насквозь).

Леонид Каверин:

К власти пролезшие лечились в других учреждениях, поэтому позволяли быть такими этим, для простолюдинов.

Dmitry Karpinsky:

Совершенно верно! И я знаю, какой высочайший уровень лечения был в таких учреждениях! Да и зарплаты персонала превышали в разы зарплаты медиков из больниц для быдла.

Елена Петровна:

Первое воспоминание про больницу. Мне 4 года, и я лежу одна. Маму НЕ пускают, вижу через окно. И это не инфекционка, а просто перепутали анализы и у меня обследовали почки...Санитарки пристегнули мой халатик корцангом и так развлекались. Или меня развлекали. Я плакала все дни, пока не выписали.

Отпуск, дома отдыха.

Dmitry Karpinsky (Киев и др.города, 1970е-1980е):

"Путёвки от предприятия". Пол жизни прожил в СССР. Никогда никто в семье не видел путёвок в дом отдыха или даже на турбазу. Хотя, знаю, что теоретически такие путёвки существовали и многие по ним даже отдыхали!

В гостиницу соваться было бесполезно. Всегда отдыхали "дикарём". От властей ничего не просили и не получали.

Когда я работал на ТВ, то профкомом в нашем отделе и, следовательно, распределением путёвок заведовал некий Кузмич. Путёвки "странным" образом он распределял по начальству. По этому поводу, особо нервные инженеры-правдоискатели налетали на Кузмича чуть не с матюками.

Он же невозмутимо сдвигал очки на лоб и ответствовал:"А вы можете жаловаться!"

Ася Кулагина (Новосибирск, середина-конец 1970х):

Разные были предприятия. Завод атомной промышленности (о чем тогда нельзя было вслух говорить), где работал мой отец, обеспечивал его каждый год путевкой в санаторий. От завода санатории были и на Черном море. Но у него была большая вредность, о здоровье работников на вредном производстве реально заботились, да и сейчас такая практика есть, правда ведомственных санаториев почти не осталось. Не знаю как обстоят дела, отца уже нет в живых.

Dania Yakhina:

Профкомы бесплатными путёвками и вообще бесплатным чем-либо не одаривали, но если только есть необходимость санаторного лечения по состоянию здоровья. Остальные путёвки в санатории, туры или курорты расходились между своими. Если вы имели там завязочки, то можно было что-нибудь и выудить или ухватить какую-нибудь горячую... Путёвки в пионерские лагеря получали, это правда. У парткомов функция была пропагандистская, поощрительная за хороший труд или поведение и карательная. Многие женщины пользовались ими в целях устрашения или наказания своих непутёвых мужей, не понимая, что наказывают прежде всего себя и всю семью. Парткомы наказывали материально, а значит кормилец свою зарплату принесёт в семью общипанную.

Iveta Rīvāne:

Так профсоюзный сбор с зарплаты удерживали.

Анастасия Куликова:

Из моих воспоминаний: родители не ездили никуда, и отпуск у них был далеко не всегда летом. Я отдыхала каждый год на базе отдыха у речки с бабушкой и дедушкой. Бабушка была тогда пенсионеркой, а дедушке, по видимому, давали летний отпуск каждый год. Мне там было очень хорошо, но теперь, став взрослой, понимаю, что отдых был ну такой, на любителя :). Мы жили в "крутых" домиках с собственным туалетом и холодильником, при этом обстановка все равно была весьма себе спартанской. Таких домиков было мало, в большинстве туалета не было. Душа не было ни у кого - общий на всю базу, иногда без горячей воды. Кормили прекрасно. Это вот на такие путевки молится сейчас народ?

Daria Neumann:

Обычно пахали на даче или гостили где-нибудь в деревне у родственников или на даче у друзей (у друга моего отца была дача, сам построил на ней уютный домик, баню и на участке текла речка). Но настоящий курорт помню только один раз. 1989 год? Мне было 4. На Чёрном море, курорт назывался "Десантник", если правильно помню. Разместили меня и маму в номере с бабушкой и её внучкой, моей ровесницей. После какого-то времени мой папа тоже приехал.

Сегодня не укладывается, как могут чужих людей в одном номере положить, как брёвна, поди знай кто такие? А так повезло с соседями, мы подружились и вместе ходили на море. Помню, что в здании было что-то вроде дискотеки и кино, и там показывали эти самурайские драмы 1980-х, где мечом рубили головы и громко кричали. Чем мы там питались не помню. Может столовая какая была?

Viktoria Poliakova:

Просто сравнивать было не с чем, вот и нравилось. Мамины родственники жили в Риге. Дядя мамин имел дачу в Юрмале. Когда мне было 11, меня первый раз привезли дикарем в Евпаторию. Это был ад. Во всём. До сих пор не люблю Крым.

Леонида Ренунова:

Может быть на крупных предприятиях и были доступные профсоюзные путевки, а в нашей конторе только по блату. Поэтому ездили ненадолго к родственникам в другие города. Когда заболевшего ребенка надо было везти к теплому морю, полетели сами. Было дорого, плюс неустроенный быт, съемная комната, какой тут отдых. Но были молоды, другой жизни не знали. Потом уже появилась возможность по путевке в соцстрану, это была роскошь, а уж сколько хлопот с оформлением!

Катерина Валеріївна:

У меня у родителей отпуск был не каждый год. Накапливали чтобы на три месяца съездить к родственникам. Обычно большую часть проводили тут в Украине. На море ездили дикарями с палаткой, благо Азовское в 53 км, а у деда был Запорожец. Иначе просто нереально было летом поселиться. Помню в семь лет ездили в Кирилловку, в которую я сейчас езжу чисто на пляже покупаться туда и обратно на маршрутке, так вот, сначала проблема было добраться, потом искать куда приткнутся. И условия были дичайшие даже по тем временам. В Крыму, кстати, было не лучше. Полный двор"курятников", общая кухня, на которой неохотно давали готовить: питайтесь в столовых, туалет на улице, и в двухкомнатную халабуду селили две разные незнакомые семьи, и это считалось повезло. Нас брали охотно всегда потому, что мы меньше 4-х не ездили и могли рассчитывать на какое-то уединение в комнате. Так мы, на минутку, северяне были. То есть с деньгами проблем не было особых. Так мало попасть на юга, мало найти жилье, там еще взрослые отпуск половину толкались чтобы взять билеты обратно. Почему-то нельзя было сразу взять обратные. В 1989 году только родители приехали сразу с билетами обратно.

Елизавета Трайнис:

Мы ездили на море от предприятий родителей в Одесскую область в пансионат, такое сельцо Коблево, как остроумцы называлени Кобелево. Стоило это удовольствие в рублей 12-25 на семью из 4 х человек. Кормили в столовой очень даже не плохо, единственное - скучно, кино только вечером. Везли туда на автобусах от заводов, так что все успевали отдохнуть за сезон. Обычно 2 недели.

Нина Симкина:

На какой базе отдыха жили в Коблево?

Елизавета Трайнис:

Это не турбаза, а пансионат. Честно не помню. П апа работал на дрожжзаводе, молдхлебпром. Типа «Колос» или что-то связанное с хлебом.

Нина Симкина:

Мы первый раз жили на базе отдыха "Березка" в маленьких домиках прямо около моря, потом на второй линии в "Бирюзе" (рядом с вашим "Колосом") в вагончике без удобств. В туалет ходили по пути на пляж на базе отдыха "Ракета".
База отдыха "Березка" от николаевского фанерного завода. Все, с кем я общалась в Коблево, жили на базах отдыха и пансионатах от предприятий города Николаева, где работали их родители. Мне велели говорить, что я из Одессы, т.к. в Одессе жили родственники, и там я хоть что-то знала, а в Николаеве никогда не была. Нас устроили туда по знакомству, поэтому мы отдыхали на базах отдыха полулегально. Как-то пришлось на сутки уйти - ночевали в селе Коблево во дворе на железной кровати, а рядом в поле росли настоящие веники.

Д.:

Отчетливо помню летние периоды с начала 1980-х г. Своей дачи не было, т.к. не было ни садоводства, где можно было получить участок, ни, что главное, у взрослых времени, денег, ресурсов по добыванию стройматериалов и сил что-то строить. Сперва снимался "сарайчик" где-нибудь в ближней части Ленинградской области (1981-1982 г.), и это был именно сарайчик, без отопления с почти земляным полом. Обычно одна комната плюс кухонька с газовым баллоном или готовка под навесом снаружи. В 1983 меня повезли в Крым, пробыли там три недели, потом всю следующую зиму раздавали долги за поездку. В мае 1984 мама сломала ногу, поэтому съема сарайчика не было, но в августе и сентябре мы дважды ездили в дома отдыха в Ленобласти. В первом д/о помню палаты на 6 человек с чужими людьми в большом деревянном доме (это была бывшая усадьба царских времен) с парком. Во втором д/о были здания из силикатного кирпича. Публика в основном взрослая и пожилая, понятное дело, ребенку там было неинтересно, да и лето было холодное и дождливое. В 1985 г. меня отправили в детский санаторий, я оттуда приехал с инфекционным мононуклеозом, от лечения которого пошла тяжелая аллергия. В 1986 г. профком предлагал маме за копейки и на все лето! для меня пионерлагерь на Днепре, ниже Киева, но, понятное дело, посмотрели на карту и отмерили по ней расстояние до Чернобыля - поехали на турбазу в Горьковской обл., тоже сарайчики. С 1987 по 1990 снимали летний домик в дачной местности под Ленинградом по знакомству, потому что хозяева не могли в нем жить сами. С 1991 уже никуда и никогда не ездили.

Общая проблема этих летних отдыхов: 1) сперва по всем знакомым собирались деньги в долг + рублей 200 из кассы взаимопомощи, потом до следующего лета отдавались; 2) всегда проблема билетов туда и оттуда; 3) всегда проблема питания. В дачные сарайчики все, что сложнее черного хлеба и разливного молока, надо было везти из Питера или ехать до ближайшего "колхозного рынка" в более крупном населенном пункте на электричке, в дома отдыха местные привозили молоко в банках и ягоды, но еда в целом была несъедобная; 4) кругом было пьянство.

Роман Слободянюк:

Нам только один раз дали путевку в пансионат в Крым, притом одну. Я 7-летний отдыхал в номере, где было около десятка кроватей, были дети с мамами, мамы присматривали за мной, моя мама снимала какой-то сарайчик у частников в деревне за километра два от пансионата и ходила ночевать туда, а весь день мы проводили вместе.

Natallia Iyi:

Каждое лето на 1-2 месяца в белорусскую деревню, иногда в Иркутск дней на 10.

Алла Михалёва:

Я вот ветеран труда, работала с молодости - сначала на вертолётном заводе 5 лет - ноль путёвок, потом выучилась на вечернем и работала в НИИ физики. Там один раз мне дали горящую путёвку за 10 рублей в хутор Пухляковский на Дону - захудалый и скучный дом отдыха с туалетами на улице. Потом пошла в энергетику и до пенсии пахала. Грамоты давали, ветерана - дали, медали и почётные значки. А вот путёвку бесплатную - обломись. Несмотря на то, что были два своих пансионата на море. Только за деньги, за полную стоимость и делили на двух человек одну путёвку (двое ехали на 9 дней - вместо одного на 18). Два раза и съездила на Чёрное море по 9 дней. Была ещё возможность съездить на Азовское море за полную стоимость - 60 руб. Дома отдыха "Красный десант" и "Приморка". Чахлая растительность, мелкое море, в столовой в разгар лета НОЛЬ овощей и фруктов. Ужасная вода - хуже, чем в Керчи (а там даже в автоматах с газировкой вода солёная). Удобства в одном месте были в номере: туалет и душ с холодной водой. Номер - со спичечный коробок (чтобы выйти, надо было шагать по кроватям). Из развлечений большой сарай-кинотеатр, куда с обеда занимали очередь за билетами, а потом ломились толпой т.к. билеты были без мест. Из "Приморки" мы раньше времени уехали - водой потравились или едой из столовой - не знаю.

Jaugen Keppul:

Я в дошкольном возрасте жил на юге Украины (Николаевская обл.) и в Севастополе (какое-то время). Потом переехали в Беларусь. Но родственники-то там остались! К ним и ездили почти каждое лето. Сначала с бабушкой, потом с мамой.

По путевке летом ездил только один раз, еще студентом, от студенческого профсоюза. Кисловодск. Это была даже не путевка, а т. н. "курсовка" - отличалась тем, что жить пришлось не в санатории, а в частном доме. Правда, остальные услуги были обычными санаторными - питание, процедуры, лечебная физкультура. По чьему-то совету попросили у врача направление в бассейн. Вообще-то там было неплохо, жили мы у местной пары старичков, которые отдавали часть своего дома отдыхающим (только мужчинам), причем официально и за небольшие деньги. Хозяева говорили нам, что могли бы сдавать свою "жилплощадь" гораздо дороже, но тогда бы это доставляло им больше хлопот.

Вадим Денисов:

Я был на море два раза в жизни - в 3 года и в 7 лет. Но иногда ездили в дом отдыха или на базу отдыха - местные, рядом, по профсоюзным путёвкам.

Вячеслав Долинин:

В 1980-е в СССР проживали 270 млн. человек. Черноморские курорты за год могли принять примерно 5 млн.

Ася Кулагина:

Отец каждый год ездил в санатории от предприятия. Бесплатно. Вредность. Работал в атомной промышленности. Мама работала в садике и летом могла рвануть с нами к родственникам в Крым.

Елена Петровна:

Мы проводили отпуск всегда замечательно. Мне повезло. Бабушка жила в Севастополе, а у папы отпуск всегда был в июле, 45 суток. Так что все было супер. Но уж тут СССР не при чем. Просто повезло.

Lenny Zhivotovskiy:

Никогда никаких путевок от работы не получал. Ездил дикарем за свои деньги. Первый раз попал на море в 18 лет.

Илья Вайцман:

Море впервые увидел в 27 лет, когда уже сам на него заработал, к концу 1990-х. В СССР для родителей это было нереальным делом. А в СССР... Год на год не приходился, иногда пара недель на турбазе в "комфортабельных" условиях, иногда в городе, благо у бабушки с дедушкой была квартира в старой части города, где было много дворов и зелени. Ах да.. пионерский лагерь.

Иветта Шатилова:

С содроганием вспоминаю хозяек частного жилья на Украине. На Кавказе все было чудесно. Но условия, конечно, везде были хм... не отельные. Хотя бабушка с мамой, как я сейчас понимаю, совершали подвиги по ежегодному вывозу меня на море. Никаких путевок, тем более профсоюзных, им не доставалось на юг. В Подмосковье несколько раз отдыхали с мамой в Доме Отдыха. Вполне неплохо для того времени. Один раз сестра моей мамы смогла достать мне путевку в пионерский лагерь, согласившись поехать туда уборщицей (прекрасное использование труда инженера-экономиста). Один раз от маминого НИИ ездила в лагерь. Никто и туда регулярно путевок не давал, к сожалению.

Семёнов Владимир:

Ни разу не был на море. Первый раз увидел тёплое море в 2008 году.

Condrea Aurelia:

У моих родителей редко выпадал отпуск на лето, кроме того, на одно и то же время тем более не выпадало. Так что отдых на море был редкостью, и, конечно, это был не 5-ти звездочный отель. Были такие деревянные домики с железными кроватями, столовая, туалет, умывальники и летний душ на улице, вот и все. Просто те, кто вспоминают с ностальгией, тогда были молодыми, а молодость всегда прекрасна.

Pavel Raysin:

Море. Дикарем. 1970-е годы. Приехали, ищем жилье. Возле конечной симферопольского троллейбуса - тетки, квартирные хозяйки. Придирчивы - мужиков не любят. Лучше парочки, еще лучше семья... Все врут: до пляжа пять минут, десять... Умножать на 6 минимум. Начальная цена у всех одна - рубль в день койка. Если отдельная комната - полтора-два с человека в день, смотря по удобствам. Нам с матерью достается проходная комната с 2-мя кроватями по рублю. До моря минут 30 пешком. Алушта...Однажды по этой бесконечной дороге на море у меня был солнечный удар. Мать думала, капризничаю. Сердилась, пока я не сблевал и не упал... Рядом турбаза. У матери роман с мужиком оттуда. Его сын моих лет, нормальный парень из Питера. У него тоже есть маска, ласты, трубка и надувной матрас. Пока наши родители заняты друг другом на пляже, мы оттягиваемся по полной - уплываем на матрасе вдвоем очень далеко и там ныряем. Познакомились с местным мужиком, ныряльщиком, который добывал рапанов на продажу, он показал нам, как нырять с камнем и как продувать уши. Купили бельевую веревку и ныряли до 12 метров. Пытались даже там ловить крабов. Научился задерживать дыхание на 3 минуты 45 секунд. Знала бы мама... Им было не до нас...

Быт, конечно, ужасный. В магазинах практически ничего, даже яиц. Чем питаются местные - загадка. (Однако все упитанные). Несколько сглаживает большое количество прекрасных фруктов на рынке, не так уж дорого.

Общепит совершенно мерзостного качества, и весь переполнен, занимать очередь пообедать надо за 40мин-час до открытия столовой. Второй раз надо занимать столик. А то не сядешь с подносом. Вечером пожрать негде, мать брала в столовой какую-то сметану, хлеб, резала салат. Рестораны были - но даже не думай, рублей пять сразу проешь, даже без выпивки.

Еще надо было рано вставать и бежать на городской пляж, чтобы занять лежак деревянный. Они там лежали рядами без промежутков, ну может, 5 см. Без лежака - стой у воды, одежду положить физически некуда, нет такого и пятачка... Поэтому на городской мы ходили только в первый день, а потом ходили на дикий пляж, через гору 40 минут пешком. Там было свободно и море интереснее, но зато никакого ни общепита, ни воды тебе даже попить - все тащи с собой... А что тащи? Магазины пустые.

Вот такой совковый отдых для быдла... Что оно сейчас вспоминает как счастье. Да, можно было на 200 руб съездить в Крым отдохнуть три недели вот так, экономя на всем. Как раз на месячную зарплату старшего инженера... Люди, мои знакомые из Мурманска моряки, тратили в 1980-х рублей по 500 на человека, чтобы в Крыму дикарем просто жить и кушать нормально. Это если без водки считать. Та же примерно месячная зарплата, но их.

Ryan Frost:

Точно описано. В Сочи цена койки в сезон доходила до 5 рублей. Мы были в сентябре, платили 3 рубля с человека, но повезло, не сезон. Жили одни в дачном домике в 5-ти минутах от моря.

Лиля Такумбетова:

В детстве родители возили в Анапу. В 14 лет ездила в Крым в Артек. Всегда любила путешествовать. Помню, в студенческие годы сплав по рекам на байдарке и другие турпоходы по Башкирии. Работала в ВУЗе. Всегда отпуск был летом. Много всего объездили с подругами. Почти каждый год на море на Кавказ и в Крым. В основном дикарями. В хорошую гостиницу попасть было невозможно, их было мало. Бесплатную или со скидкой профсоюзную путёвку получить было проблематично. Но были турфирмы с хорошо разработанными маршрутами. Так мы объездили Прибалтику, Грузию, Армению, Украину, Молдавию. Сами с подругой объездили родственников в Узбекистане и Туркмении: Бухара, Самарканд, Хива. За границу в те годы можно было съездить в основном в соцстраны. Так побывали в Венгрии, Болгарии, Румынии. Но просто смешно, что ради поездки на 15 дней за свои деньги нужно было проходить медкомиссию, партком, райком и проч. Загранпаспорт выдавался только на одну поездку. Мало кто тогда ездил. Ну, а потом пришла перестройка и много поездок за рубеж.

Alice Noctuae:

Расскажите, пожалуйста, про Артек! В детстве это была такая несбыточная мечта. Садик и школа были для меня нестерпимой пыткой. Казалось, что в Артеке всё должно было быть по-другому. Было ли - это другой вопрос, но в голове была картинка.

Лиля Такумбетова:

Артек, конечно, прекрасно расположен. Горе, море. Несколько лагерей, у каждого своя специфика. Наш был туристический. Ходили мы в походы в горы, на Аю-Даг, Роман-Кош. Объездили прекрасное побережье: Алупка, Ливадия с их прекрасными дворцами, Гурзуф, Никитский сад. Многое было заидеологизировано, много мы там дежурили, трудились. В тот год было 45-летие Артека. Помню, мы укладывали дерн на новом стадионе. Сам праздник был грандиозный. Ещё помню встречу с композитором Кабалевским, на праздник приезжали космонавты Гагарин с дочерьми, Комаров, шах Ирана с шахиней. В море купались мало. Забежать и выбежать по свистку.

Dim Fedorov:

Да, прекрасно было! Едешь на юг, везешь с собой сумку с продуктами, поскольку на юге шаром покати. В столовках жара, удушливый запах, очереди из отдыхающих (большинство полуголые) и отвратная жратва, особенно биточки с оранжево-коричневой подливой. Хоть состояли они в основном из хлеба, после них слегка подташнивало. Народ столовки называл рыгаловки и тошниловки. И вот приезжаете вы на юг и со своими сумками-чемоданами начинаете искать жилье, которое, как правило, оказывалось комнатой размером с небольшой санузел, за отнюдь не символические деньги. Пляжи по плотности и шуму напоминали тюленьи лежбища. Из развлечений кино, мороженое и прогулки на теплоходе. И еще о столовых. Они по всему союзу были, мягко говоря, не "Арагви", но южные столовые были максимально отвратительны, отравиться в них было делом нормальным, причем никому из отравившихся не приходило в голову права качать, поскольку все это воспринималось обыденно, по совецки.

Серафима Красноцветова:

Хорошо помню оранжево-коричневую подливу!

Ekaterina Tretjakova:

Мы - дети - сидели на даче с бабушкой и дедушкой. На море ездили два раза, и я понимаю, какой это был для мамы подвиг. Дикарями, конечно, снимали дом, искали его прямо там на вокзале. Жуть. Еще ездили на озеро Яровое, жили там у тетки-немки из ссыльных, снимали комнату. Отличная тетка. Но столовка... Как она пахла, не забуду никогда.

Dim Fedorov:

А вот еще что вспомнил. Я в детстве увлекся изучением Сибири, особенно Бурятии, эта страна меня с ума сводила, и я собирал о ней сведения, читая все, что только можно было найти. Само собой, мечта попасть туда занимала меня всецело. Тем не менее, мои родители, хоть и старались мне угодить, не могли себе позволить путешествия в Забайкалье, поскольку билет в плацкарт, только в одну сторону, стоил 40 рублей. Таким образом весь отпуск тянул рублей на триста, что для моей семьи было неподъемно. Чаще всего мы отдыхали в Литве, вот там все было почти идеально. Ездили мы туда с друзьями на двух машинах, жилье снимали на хуторах, собирали грибы, ягоды, купались в озерах... До сих пор, хоть и минуло уже почти полвека, запах хвойного леса будит воспоминание о прекрасной Литве.

Виктор Иокиранта:

В 1980-е ездили каждый год, для чего целый год копили деньги. Рублей 800 скапливали. Помню санаторий в Юрмале, а кроме Балтики ещё Каспий- Дагестан. К родственникам визиты, в Ленинград дворцы и Кунсткамеру посмотреть. Поездки сами как-то устраивали, не через профсоюзы.

Airo Vokshr:

Привилегированная часть общества ездила ежелетно и почти бесплатно. Остальные — по блату или крайне редко. Лучше всего было выезжать в бархатный сезон— доступнее и спокойнее на пляжах Крыма и Абхазии. Ну и хорошо было иметь свою двоюродную бабушку, одинокую, где-либо в Алуште или Пицунде и прилетать (или приезжать) к ней на все лето на каникулы!

Серафима Красноцветова:

Подростком пару раз ездила с родителями в Севастополь, т.к. там жила моя крестная. Никаких путевок не видели - мы же были чуть ли не враги народа - верующая семья, не комсомольцы, не партийцы.

Дмитрий Андреев-Солодин:

Был в деревне у бабушки.

Николай Филиппов:

Путевки получали так называемый актив и друзья и родственники начальства, впрочем некоторые думают, что им давал профсоюз. На самом же деле путевки должен был выдавать соцстрах, а профсоюз был посредником.

Анна Борисенко:

Профсоюзные путевки были не доступны. Вспомните фильм «Сладкая женщина», профсоюзные тетки давали путевки подругам и нужным людям. Все по блату. Мои родители ездили всегда дикарями.

Игорь Булычев:

Все верно. Те немногие, кто ездил на море по путевкам, действительно, ездил каждый год. И именно потому остальным ничего не доставалось.

Ilya Shuchman:

Будучи ребёнком, проводил всё лето в пионерских лагерях, иногда по три смены. Однажды удалось моей маме по блату достать путёвку в пионерский лагерь в Крыму в Судаке. Дважды ездили в Крым дикарями. Были в Прибалтике. Отдыхали ещё в домиках на реке.

Мария Савельева:

Читаю комменты и понимаю, как мне повезло. До семи лет лето проводили в Куйбышеве (Самара) у бабушки и дедушки на даче. На море была в пять лет в Судаке с бабушкой, и с мамой в 7 лет и в 11 в Анапе. В Судаке жили в частном секторе. Помню плохо. Ездили в сентябре. В Анапе первый раз жили у друзей - на море на автобусе добирались. А во второй раз друзья нам в санаторий путевку сделали по блату - жили в отдельном номере в новом современном корпусе. У меня там хорошо подлечились гланды. До сих пор запах эвкалипта напоминает ту поездку в 1980. Когда мама развелась с отцом, мы переехали в Куйбышев, и она стала преподавать в Институте водного транспорта и имела льготы. И поэтому каждое лето мама со мной и моим братом обязательно путешествовали по Волге на трёхпалубном теплоходе. Вверх до Москвы или вниз до Ростова-на-Дону. Ресторан, столовались в ресторане, впечатлений уйма, проплывающие мимо прекрасные пейзажи, белый рояль в музыкальном салоне, каждый день остановка на насколько часов в новом городе. В 1982 году ездили втроём в Латвию и отдыхали в санатории Цирулиши под Цесисом.
Настоящий орган в местном костёле, экскурсии в Ригу, Юрмалу, средневековые замки и все остальное. Для меня это был культурный шок, на многие годы определивший мое мировоззрение. (Путевка досталась случайно - блатная тётка из профсоюза предпочла ехать в Пицунду. А нам повезло). Кстати, когда мама вышла замуж во второй раз - у отчима был катер (в Куйбышеве это была не редкость), и мы отдыхали каждое лето ещё и на острове в палатках, лагерем - несколько семей. Два месяца минимум - мама и отчим были преподаватели, и отпуск у них был большой. Рыба каждый день, солнце, купаться до упаду. Поэтому Волгу люблю больше чем море.

Сергей Румянцев:

Вспоминаю далекий 1984 год, когда я с бабушкой и мамой поехал на море в Алушту. Очередь за едой в столовку и море, где как селедки плескались все на побережье… Как мы добирались до него, то лучше не вспоминать...

2021 год, я с сыном и женой в Египте: аквапарк, бассейны, чистое море, инклюзив еда и напитки… Да на поездку выложились. Но это не сравнимо с той поездкой.

Эльвира Савинова:

Кто-нибудь был в Артеке? Символе счастливого советского детства. Я была осенью 1983. Конечно, поездка туда мне казалась большой удачей, запредельным счастьем. Но сразу после приезда меня ожидало большое разочарование.

Во-первых, нам выдали форму, которая была рваная и не по размеру, приходилось изголяться, чтобы ее удобно было носить, зашивать дырки и ушивать на пару размеров. Во- вторых, спали мы в огромных комнатах по 20 человек, хотя здание было современным. Но какой-то извращённый советский архитектор решил, что советские дети должны спать как в казарме, не имея личного пространства.

С личным пространством в Артеке была напряжёнка, вернее, его просто не было, как не было ни минуты свободного времени: бесконечные конкурсы, соревнования, тренировки, большинство из которых не имело вообще никакого практического смысла; на море, которое было в двух шагах, мы ходили довольно редко. Короче, в лагере царила вполне себе армейская обстановка.

Довольно быстро я поняла, что надо что-то делать, перспектива ходить строем два месяца меня совсем не радовала. Пришлось напроситься к командиру, им был парень из Узбекистана Сервер, чтобы он взял меня заместителем. С Сервером мы быстро поладили, и в ранге зам. ком. отряда стало легче. Можно было действовать не по уставу и даже прогуляться по лесу, пока пионеры занимались какой-то очередной пионерской фигней. Единственный положительный опыт, который на всю жизнь остался - это реальная дружба со всеми национальностями СССР, которые там были представлены в полном наборе. Появилось огромное количество друзей, мы потом долго дружили и даже приезжали друг к другу в гости.

Роддома.

Любава Булгакова (Москва, роддом №6, 1985):

Самый страшный кошмар в моей жизни - это роддом №6 имени бездетной Крупской в центре Москвы на Белорусской. Горячей воды нет, зато инфекция есть, заражают. В палате 10 человек. Туалет один на этаж, раздолбанный и не чистый. Но самое главное, это чудовищная, необъяснимая ненависть и злоба к роженицам всего персонала акушерок, врачей и медсестер. Обзывали по-всякому (дура самое мягкое), орали громко и просто тихо ненавидели. Про качество медпомощи даже говорить не хочу, ужасное. Мне занесли инфекцию, выжила только благодаря своей молодости, 19 лет. Была в сильном шоке от этого заведения, единственное, что не могла понять, почему в этой стране женщины соглашаются на такое безобразие, вместо забастовки - не будем рожать, пока нормальные человеческие условия не создадите. Я об этом думала все время, пока там находилась.

Tatiana Neroni (Москва, приблизительно 1985):

Рожала два раза в Москве, примерно в то же время, а потом в США, в деревенской больнице, роддом на 4 места. От элементарных человеческих условий, мелких удобств для рожениц в послеродовой период и участия медперсонала в США переполняло счастье. По контрасту.

Мария Савельева:

Советские роддома и отношение к роженицам - это отдельная тема. Наверное, сравнимо с ГУЛАГом или концлагерем. Не удивительно, что вымираем. Безбожное общество начисто утрачивало способность к милосердию и уважительному отношению к человеку. Отношения друг к другу как к скотине - вот отношения в СССР. Сейчас все стало мягче конечно, но долго еще размораживаться придется

Людмила Новикова (Москва, 1990):

Да, это я тоже вспоминаю с ужасом. Хотя были там прекрасные врачи и медсестры. Но вцелом... Я еще перед этим была наслышана о хамском отношении. Перед родами сестра, рожавшая раньше, провела со мной беседу, чтобы настроить: твоя задача - хорошо родить, на тебя будут кричать, орать, с тебя должно все скатываться, как с гуся вода, если надо спросить, не бойся, что обхамят, спрашивай, пусть хамят, концентрируйся только на ребенке. И как же мне помог этот разговор. Рожала в 1990 году, несмотря на перестройку, в роддомах тогда не было еще особых изменений.

Любава Булгакова:

Вот больше всего как раз удивляла эта ненависть персонала. Природу ее я понять не могла. Ведь в больницах, в которых лежала, разных, так не относились, хорошего мед. обслуживания, конечно, не было, но люди как люди. А в роддоме же просто был барак концлагеря с надзирателями, и ненависть эта дикая.

Людмила Новикова:

Думаю, почему так? Вообще когда человек в боли или несчастье, любое плохое отношение часто воспринимается очень чувствительно. И в том состоянии нет ни сил, ни возможности ответить на хамство. А с другой стороны, у персонала тоже был кошмар. Нас, рожениц, прибыло в роддом почти одновременно человек 10. И врачи и медсестры с ног сбивались, когда мы почти одновременно стали рожать. Никакого обезболивания. Орали на нас, чтобы заткнулись, чтобы им легче работать было. В других условиях многие из них вели бы себя по-другому. По крайне мере некоторые - точно. А потом, когда она хамит, она привыкает к этому. Это как буфетчица в Рязановском "Вокзале для двоих". (Примечание: советский фильм Э.Рязанова). Для многих мужчин, наверное, самым жутким местом была армия, а для женщин - роддом. Права ли я, не знаю.

Любава Булгакова:

Для меня да. Полное впечатление было, что я побывала в гестапо. Тут кто-то про ГУЛАГ точно написал.

Людмила Новикова:

Забавно, что я там тоже гестапо вспоминала, то, что в книжках читала. На следующее утро в родовой кто-то жутко орал, и чувства у нас у всех были жуткие. И я помню, я думала: "Вот я-то счастливая, мне больше туда не идти, уже все. А что чувствовали бедные узники в гестапо, слыша крики пытаемых и зная, что им ночью опять на допрос. Такое было психологическое осмысление-понимание истории.

Любава Булгакова:

Зато я в роддоме поняла, что существует порог боли у человека. Это важно при пытках. Вот больно до какого-то предела, до конечного, а потом вдруг раз - и ничего не чувствуешь, порог боли пройден. Когда без потери сознания, имею в виду.

Людмила Новикова:

Я до этого порога не дошла. Но, конечно, хорошо знать, что он есть. Вот только у всех ли людей?

Dania Yakhina (Ташкент, 1970е-нач.1980х):

Полное совпадение и номера этого пыточного заведения, единственным преступлением попавших туда несчастных было решение стать матерью, и экзекуций проводимых в нем, только находилось оно в Ташкенте. Персоналу, работавшему там, видимо, доставляло удовольствие видеть и слышать страдания рожениц. Роды первые у меня были очень тяжёлые, ребёнок крупный, более 8 часов я им доставляла удовольствие издеваться надо мной именно подобным образом, как Вы описали. Если бы они меня хоть раз оскорбили "дурой", я бы посчитала, что они меня обласкали. И проводили надо мной инквизиционные пытки, т.к. разрывов было очень много, и зашивали они меня вживую, без обезбаливающих. Нет, я не кричала, я все эти 8 часов рычала, под конец очередного зашивания разрыва я не выдержала и стала их умолять, чтобы они меня пожалели и оставили в покое... Нет, не пожалели! Рано утром пришла санитарка с громким рупорным голосом и проголосила: "Мамочки готовьте ам......чки (узбекский жаргон с русифицированным окончанием), для гигиенических процедур для лежачих...” Потом я ждала её смены, это единственная необыкновенно добрая женщина из всего штата этих извергов. Вторая дочь у меня появилась в другом роддоме, не поверите, но номер его был тоже интересный, 13. Заведующий так обустроил работу в нём, что смог угодить ненасытной номенклатуре, и пациентам было в его больнице очень хорошо. Туда к нему рвались попасть со всего города... Но, как и во всём и везде, недолго это всё продолжалось. СССР был создан не для того, чтобы народу было хорошо...

Людмила Новикова:

Когда меня зашивали, обезболивали местно, но так это экономили, что половина было по живому. А после родов еще эту боль кажется вообще не было сил терпеть.

Dania Yakhina:

Вам повезло, хотя бы с экономией, но сделали. А Вы знаете почему экономили, а у нас во всех почти роддомах, да и в других мед. учреждениях за подобные препараты надо было "дать на лапу"? – Потому, что они были врачам необходимы для операций, которые они выполняли нелегально или по блату, а обезболивающие распределялись по больницам из Министерства по нормам, и вёлся на них учёт.

Людмила Новикова:

Спасибо. Причин не знала, но догадывалась, что обезболивающие - тоже дефицит.

Любава Булгакова:

Точно все, как про меня, зашивали без наркоза на живую, когда им надоело, что я кричу, своими криками сильно бесила - одели маску, допотопную, как в первую мировую ещё использовали.

Dania Yakhina:

Я знала, что в этом инквизационном заведении кричать нельзя, поэтому от отчаяния и боли старалась не кричать, но страдания были выше моих сил - рычала. В этом 6-м родильные кресла стояли в ряд штук несколько, не до подсчётов было... Видимо, масок таких не было (но это объяснимо: наша республика во всех войнах была тылом), и одну из рожениц, истошно кричащую, мед.работники отчаянно хлестали. На соседнем кресле мучилась одна женщина, и меня поразило, как стойко она переносила боль, она молилась. Мы попали с ней в одну палату, я высказала свой восторг её такому терпению. Оказалось, что у неё 4-ые роды, и она знала, что в роддоме надеяться не на кого, кроме как на Бога.

Ксюша Тал:

Аборты делали на живую. Под наркозом - по большому блату.

Masha Gracheva (Ленинград, 1980е):

Абортов не делала и в те годы не рожала, но наслышана достаточно о хамстве, унижении и отсутствии обезболивающих. Как мне рассказывали прошедшие через аборт в сов. время - врач злобно кричала: "Больно??! А ноги раздвигать не больно было? " - и вгрызалась в матку по-живому. В мое время они не изменились и не ушли ещё из медицины, такое же тыкание и злобное удовольствие от чужой боли. Такие же сидели и в ЖК (Примечание: Женская консультация). Обстановка темного чулана с крысами, щелкающими желтыми зубами, начиналась с гардероба. Там сидела бабка и проверяла у всех сменную обувь в мешке. Следующее явление - огромная табличка ”Мужчинам наверх не подниматься”. Ну и так далее. А да, вспомнила, номерки в это тюремное заведение давали ровно с 7 до 8 утра. В 8 уже можно было не волноваться, выдача номерков заканчивалась в 7.55 утра. И хоть ты трижды больная или беременная - по хер.

Сергей Прохоров:

Слышал, что аборты вживую делали как наказание за убийство младенца. Чтобы аборт мёдом не казался.

Катерина Валеріївна (Якутия):

А у меня от советского роддома одно дикое воспоминание. Нас, недавно родивших, зачем-то перли на флюорографию перед выпиской. А теперь представьте картину. Якутия. Роддом на первом этаже, а на втором хирургия. Все это примыкает к поликлинике. Прохода почему-то с первого этажа нет. Только со второго. Нас волокут в этих диких халатиках задрипанных, порваных до пупа ночнушках, тапках, через хирургию, потом через всю поликлинику, полную людей. Самое жуткое, что трусы (простите) в советском роддоме были категорически запрещены. Как и своя нормальная одежда. Вместо прокладок - куски застиранных автоклавированных тряпок. И трусы запрещены вплоть до скандала. Одна была уже опытная, она запрятала и одела чисто на мероприятие, так сказать. А те, кто рожал по первому разу, попали на эти коридоры позора. Все пялятся, ты семенишь, пытаясь удержать прокладку бедрами, и одновременно следишь, чтобы не сильно распахивался халат, который на два-три размера больше, чем надо, и короче. И вслед "веселое" от обитателей хирургии:" Колька, давай быстрей, роддом идет". Потом стоим под кабинетом, как-раз напротив входной двери, где постоянно открываются-закрываются двери. Декабрь месяц. В коридоре поликлиники люди одетые стоят, а мы с голыми ногами. А на улице - 52 минимум. Сделали флюорографию - обратно по этому пути позора.

Krivtcova Vitaliia:

Да, тряпки - это нечто. Я застала советскую медицину. Это унижение и садизм.

Катерина Валеріївна:

Так чистые ночнушки, чистые халаты, тряпки эти сраные выпрашивать(!) приходилось. А свое нельзя. Негигиенично, блин. А то, что мы лежим на клеенках мокрых в грязном без возможности принять душ полноценно - это гигиена, аж страшно, да.

Krivtcova Vitaliia:

У меня вода была только холодная. В душевой было выбито окно. Поздней осенью. Капец полный. Грели воду кипятильником, мылись в холоде. Мрак!

Катерина Валеріївна:

Так правила были дикие. И никто не парился, на чем спят, где моются и что едят больные. И тем более роженицы. Не сдохли, и слава богу, похоже была такая установка.

Анастасия Куликова:

Вот примерно такое же мне мама рассказывала про мое рождение, просто ужас. Не знаю, как женщины на второго решались.

Катерина Валеріївна:

Ну во-первых, было принято двое детей. Во-вторых, квартиру давали быстрее. А если дети разнополые, то можно было претендовать на трехкомнатную. Ну и не забывайте, что так было повсеместно. Где-то хуже, где-то лучше, но скотство по отношению к больным были нормой жизни. Никто и не знал, что может быть по другому. И сравнивать было не с чем.

Marina Riabova (Москва):

Да. Хоть я и рожала в центре Москвы, но все так. Один туалет на почти 60 родивших. Это было.

Lora Ray:

Это был ужас, роддом в Ташкенте! 1987 год! Ужааас!

Людмила Гоук:

Ужас. В 1982 рожала. Мне 20 лет, первые роды, ничего не понимаю, боль адская, могла только стоять. Рядом ползает на корячках другая роженица. Все на нас орут, ничего не объясняют. Родильный зал: «Давай, тужься, или щипцами будем доставать!» Какой-то концлагерь, где все озверевшие.

Natallia Iyi:

Мне рассказывали, что в совке медперсонал рожениц материл.

Катерина Валеріївна:

Да. И не только рожениц. Любимая поговорка была: "Трахаться с мужиком было хорошо? Вот и терпи теперь, раз трахаться любишь". Да-да, это считалось нормой, такое ляпнуть женщине, кричащей от боли.

Алексей Рус:

А медперсонал там, за небольшим исключением - ЖЕНЩИНы! Как так можно ?

Natallia Iyi:

Наверное, можно было в то время.

Катерина Валеріївна:

Так мужчина врач считался счастьем в те года. Они реально сочувствовали. И не хамили, как не знаю что.

Алексей Рус:

Так вот я и спрашиваю - ПОЧЕМУ женщины так хамили женщинам? От зависти что-ли?

Катерина Валеріївна:

Потому, что сами через это прошли и не обратили внимания. Вот и хамили, потому что раздражались: мол, мы выжили, а вы чего тут принцеситесь? Кстати, слово из той же среды. Принцесситесь. Не прынцессы, потерпите.

Анастасия Куликова:

О да. Есть такое. Почему кому-то должно быть хорошо, если нам было плохо? Педиатр (немолодая женщина), расспрашивая о течении родов, спросила, по какой причине была применена эпидуральная анестезия. Я ответила – потому, что мне было очень больно.
- И все?
- Да
- Ну ничего себе!
И выражение лица было именно такое - мда, вообще уже обнаглели.

Елизавета Трайнис (Кишинев, 1-я городская больница):

6 человек в палате, ничего, никаких вещей из дома. Какие трусы - жуткая ночнушка или, как это называлось, с завязочками сзади, иногда без них, декольте до пупа, бурый цвет из за того, что кипятили в маргонцовке! В 6 утра подъем, детей кормить. Все это с диким грохотом и стуком. 2 туалета на все отделение, это, наверное, 13-15 палат по шесть человек. Это в столице в Кишиневе в 1-ой городской больнице. Выдавались бурая пелёнка 1-2 на весь день,вместо прокладок. Но не били, это да. Лезвие ржавое было (у бритвы, которой брили – примечание), грубость персонала, жуткая еда, типа вы все на диете. И все, ну просто все не умели рожать.

Наталья Голодова (1985):

При мне хлестали по щекам 16-летнюю роженицу, которая кричала: "дайте мне яду" и "мамочка, я больше никогда не буду".

Lubov Sus:

Трусы были запрещены. А пеленку удержать между ног - дело непростое, так что походка была странная...Интересно, какой в этом правиле был смысл. Тайком я сделала из одной пеленки подобие плавок, но прятала сей факт от врачей.

Анастасия Куликова:

Мама говорит, что это объяснялось тем, что якобы в больнице все стерильно, а за чистоту вещей из дома они отвечать не могут. Вдруг у вас трусы грязные, а они потом отвечай.

Татьяна Агеева (Перми в 1983г.):

Роды первые. Это был ужас. Воды отошли в больнице примерно в 21:00, врач сказала: может вы описались. Я настаивала, что нет. Вода была другого цвета, наконец меня соизволили на скорой увезти в роддом. 23:00. В роддоме брили тупой, ржавой бритвой (повидавшей многих рожениц) было очень больно. Привезли в палату и забыли. Схваток не было. Я думала: все врут, вот не больно же рожать. В 8:00 утра пришёл врач, поставил укол и тут понеслось. Как мне сказали: рожала посуху. Все губы искусаны вкровь, разрывы. Это сейчас я понимаю, что нельзя было ребёнку быть в животе у матери, когда воды отошли. Врачи решили поспать, а пришла другая смена и взялись за работу. В общей сложности ребёнок без воды находился больше 12 часов. Слава Богу, дочка родилась. Тоже не приносили 2 дня. Мне потом всегда было жалко беременных. Хамство и неуважение со стороны медперсонала зашкаливало.

Алла Михалева (Ростов-на-Дону, центральная городская больница, 1968):

А вот воспоминания, как я в 1968 году родила сына. И как под запретом было буквально ВСЁ! Передавались скупые, по причине всяческих запретов, передачи. Муж, чтобы передать мне сгущёнку, исхитрялся наливать её в стеклянные бутылки из-под ряженки. Кусочки сыра – прятал в пачки с печеньем. Общаться с родственниками было также нельзя. Переговаривались через окна. Строгости были неимоверными, чаще излишними. Даже цветочков никаких нам, заслужившим их, не разрешалось передавать в палаты.

Роженицам полагалась лишь одна подкладная пелёнка в день. А у меня было послеродовое осложнение – вышло не всё, как потом оказалось, детское место. Кровотечение было жутким, но никто не давал вторую пелёнку. Был разгар лета, жара. Я лежала в луже крови и плакала от такой вот медицинской «заботы» и своей беспомощности. Словом, было чем омрачить мою радость первого материнства.

Ludmila Nevmarova (Харьков, 1979 (сын), 1985 (дочь):

Прошла весь ужас советских роддомов. Бить не били, но отношение к роженицам действительно было скотское.

Никакой связи с родными, ребенка кормить не несут. Причина - он у вас слабенький. Никаких трусов, лифчиков, течет и сверху и снизу. В палате 13 человек. В туалет зайти нельзя - там прорвало канализацию. Все перечислять очень долго. Если не концлагерь, то тюрьма строгого режима!

Alice Noctuae:

Во все времена и при всех системах в профессии, где человек получает власть над другими людьми (врачи, полиция, ВС, учителя), будет приходить определённое количество людей, склонных к садизму. Система в том числе существует и для того, чтобы не позволять этим людям проявлять эти качества, либо просто отсеивать тех, кто не способен их контролировать. Гнилая система не только не пресекает, но напротив, поощряет проявления садизма в этих профессиях, так как это позволяет подавлять человеческое достоинство, а человека без чувства собственного достоинства легко спрессовать в послушную массу, которая не сопротивляется, не особо размышляет, на всё согласна. Лагеря и тюрьмы - хороший пример.

Marina Pavlewskaja (Братск, 1965):

Я родилась в апреле 1965 года, в городе Братск. Иркутская область, Братская ГЭС. Родилась я 7-месячная, весом 1,7 кг. Доходяга. А роддом в городе самой большой в мире электростанции был - в бараке! В бараке, холодном, не очень чистом...

Посмотрела моя мама на этот барак - бардак и поняла, что меня там быстро угробят. Подговорила папу и отдала меня ему в форточку - барак был одноэтажный. Я была крошечная, а папа ростом 195, я в ладошки ему помещалась. Папа понёс меня домой. А следом и мама домой прибежала.
- Мама, а как же ты смогла убежать сама из роддома, как тебя выпустили?
- А я пальто накинула, как будто в туалет иду во двор, и убежала...
Туалет для рожениц был во дворе, зимой, в Сибири!

Потом из роддома приходили с милицией, требовали вернуться, но моя мама стойкий антисоветчик, послала всех в лес...

Великая держава, блин… Сортир м-жо...

Когда я в детстве сильно вредничала, родители всегда шутили на тему - в форточку хороших девочек не выбрасывают...

Anna Melnychuk:

Расскажите про аборты в Союзе. То, что их делали по много раз, я знаю, секса не было, контрацепции не было, а аборты были. У моей бабушки с ее слов было 7 абортов.

Елена Березовская (1989):

Платные аборты делались с наркозом. А вот после выкидыша, если ургентно привозили, анестезиолога не было. Мне вместо анестезии вкололи волшебную фразу: "Не дергайся, девонька, а то я тебе матку проколю".

Татьяна Стешенко:

Ох, вспомнила и вздрогнула... Мне 18, лежала на сохранении 3 дня, и на 4-ый день, 8 марта, выкидыш. Эта фашистку ночью вызвали. Как она орала! Я чувствовала себя какой-то падшей, называла меня шалавой. Я плакала, что замужем, и что могу паспорт показать. Но...без анестезии («что б в следующий раз знала, как е...ться», - слова врача, не мои). Мда... Мне 54, помню до сих пор, мороз по коже. И знаете, это тогда совершенно никого не удивляло. Привезли в палату раны зализывать. Все такие же, никого это не шокировало: сегодня ты, завтра я... Одной повезло меньше, другому больше... Уважения от врачей не жди.

Андрей Беляев (Орехово-Зуево, 1961):

При этой операции обязательна местная анестезия, но не наркоз. А в 1961 аборты делали без анестезии. Врач протирал руки спиртом и давал ватку женщине: «На, нюхай, обезболивающий шарик».

Татьяна Стешенко:

Это ж не полосная операция. Боль примерно такая, как роды, но намного сильнее. Так что считали - зачем наркоз. Мне приговаривала врач: «Шевельнешься - проткну матку».

Катерина Валеріївна (1986):

Три дня лежали в больнице. Потом все предприятие знало, где ты была. Если не замужем - прямо трагедия была. В 1986 году, когда в гинекологии был ремонт, и абортарий совместили с другими пациентками, я, 15-летняя, наслушалась до изнеможения рассказов. И криков тоже. Я так поняла, что делали под новокаином, который нифига не обезбаливал. И окрики врачей: "Мол, под мужиком не орала, а тут чего развопилась" - тоже было слышно по всему этажу. Правда, в определённые дни до начала приема выстраивалась небольшая очередь (не больше пяти человек) из "блатных". Вот там была тишина, и медсестры под ручки выводили и укладывали в вечно пустую палату. Правда, они там и не лежали. После обеда уходили домой.

Медикаменты не припоминаю, чтобы прописывали. Потому что бабы ворчали, мол чего тут три дня париться просто так? Ну если замужем, относились к этому философски. Правда, со мной в палате лежали еще совершенно не старые женщины, которые хотели родить снова, но после многочисленных абортов уже было проблемой выносить. Я в той гинекологии пролежала неделю и удивительно, что вообще решилась выйти замуж, а не уйти в монастырь. Такие впечатления гнетущие от этой стороны взрослой жизни получила. Причем, наверно, больше равнодушие со стороны женщин поразило больше всего.

Elena Maximov:

Выписывали на следующее утро. Давали больничный на 3 дня. Если ты такая стыдливая (при том, что аборты делали просто все), не бери больничный. Обезболивание до каких-то годов не делали вообще, мне мама говорила. Потом стали делать местный наркоз, а за деньги общий.

Рудь Галина:

Делали в стационаре. В народе назывался "Седьмой барак". Обезболивающих не было. Даже блатным. Когда я впервые попала туда, увидела, что раньше времени многие пришли и занимают очередь. Оказалось, что надо успеть занять палату поближе к операционной. Наутро оказалось, что впереди всех несколько человек. Это и были блатные. Их выводили под руки. А потом шли все остальные. Все шли сами, никого не возили. Да, ещё такая подробность - вечером было бритьё, и лезвие было одно! Лет через пять, в 1980-е, уже можно было неофициально договориться об обезболивании, но не о наркозе.

Elena Ilvonen:

Подруга осталась бездетной, в 19 лет выдрали все с мясом.

Наталия Герус:

В 16 лет увидела мамину выписную карту из роддома, она брата мне родила, 9 абортов за 10 лет. Помню, что эта цифра меня ужасно впечатлила. Тетя моя регулярно на аборты бегала и даже не стеснялась этого. А вот подруге бывшей родить после многочисленных совковых абортов не повезло. Беременела как кошка и по нескольку раз в год бегала на чистку. В итоге, выйдя замуж, захотела ребенка и выла белугой, ибо там все выскребли. Так и осталась бесплодной на всю жизнь.

Tetiana Zheka:

Бабушка с высшим образованием, но не имели они доступа в украинском селе к контрацептивам. Делала аборты, много раз. Как результат, болела по женски.

Vilius Karalius:

Не было не секса. Не было разговора, информации, литературы. Было умолчание, игнорирование этой ,,стыдливой" темы. Аборты были и в больницах, и криминальные, после которых всё равно девушки попадали в больницу.

Наталия Кузнецова (1970-е):

Никаких обезболивающих, никаких лекарств, свои постельные принадлежности. Выписывали на другой день. Препятствий немного, психолог формальный.

Нина Пригожина:

Да и отношение врачих (именно врачихи встречались куда чаще, чем гинекологи-мужчины) очень часто было хамским. Особенно к молодым незамужним женщинам. На них, как правило, смотрели чуть ли не как на проституток.

Людмила Файфер:

Стыд и ужас начинаешь ощущать ещё в кабинете гинеколога. Презрение и хамство в стационаре. Перед операционной (абортарием) стоишь под стенкой, судорожно пытаешься не слышать крики. Шаг в сторону от стены, и тут же: "Абортички, к стене, не мешайте людям ходить". Стена плача, стена позора, стена разрушившихся надежд... В кабинет заходишь на ватных ногах в полубессознательном состоянии. А тут ещё нужно залезать на строение, называемое "гинекологическое кресло" - ”Как?!”- ”Как ноги раздвигать, не боялась, а сейчас страшно?" - окрик доктора. И дальше или маска, или укол, кому как. Как договорятся. После аборта состояние какой-то невероятной потери. И лишь потом чувство вины перед кем-то перерастает в облегченный вздох. Все...Отстрелялась...

Людмила Забияко (1970-е):

В лучшем случае обрабатывали новокаином шейку матки. В дальнейшем доросли до укола внутривенного. Знаю от подруг.

Елена Гладкая (конец 1970-х-начало 1980-х):

Никто просто так в моей среде не шел на аборт. 25 рублей, делали с анестезией, новакоином. Вечером приходили, на следующий день делали, утром выписывали. Поскольку платились деньги, в больничный писали, что попросишь. Никаких антибиотиков не выписывали. А да, деньги доносились прямо до кармана со словами Я от... Поскольку платили деньги, относились не совсем по скотски, все же источник заработка. А так да, жуть.

Адвокат Натали Нильга:

Мама говорит, что два раза делала, и оба без наркоза!

Жанна Свет:

Без наркоза вообще. И при постоянных оскорблениях со стороны медперсонала.

Tamara Gettun (Ленинград, 1975):

В Ленинграде в Военно Мед. Академии в 1975 году без наркоза, от боли отключилась. Никогда не забуду.

Людмила Гоук:

Поражало количество абортов. Моя тетя делала 18 раз, свекровь сказала, после 10 считать перестала, был случай когда в один год ходила несколько раз. И да, к аборту относились спокойно, никаких душевных терзаний, только страх боли.

Мария Воробьева:

Это точно. Моя мать призналось, что сделала 10 абортов. И не терзается.

Жанна Свет:

Никто не знал, что делать, как уберечься. И секс страдал от этого - что за радость, когда боишься!

Зубы.

Вадим Акимов (Япония, приблизительно 2004):

Лет 15 назад друг был в длительной командировке в Японии, где у него разболелся многократно леченный-перелеченный в советское время зуб. Об уровне комфорта, культуре и заботливости персонала клиники, куда он обратился, рассказывал так, как рассказывал  бы, наверное, побывав в иной галактике. Но больше всего, по его словам, его поразили две вещи: 1) выражение лица японца, который, осмотрев его зуб, спросил с выражением ужаса на лице (общались на английском): "Где Вы его лечили?" Затем вежливо объяснил, что зуб в таком состоянии вылечить, конечно, можно, но это будет дороже, чем удалить и вставить протез. 2) Друг решил удалять. И вот, рассказывает он, японец у него во рту ловко и аккуратно что-то делает (ощущений никаких) и расспрашивает, как дело обстояло с советской стоматологией (для ответа инструменты изо рта вынимает). Затем говорит: "Все, Вы свободны, через столько-то дней приходите на протезирование" "А удалять зуб потом будете?" "Зачем потом?" – удивляется.

Людмила Новикова (Москва, 1970-1980е):

Зубы лечили без обезболивания в годы моего детства. Когда оно появилось, я не помню точно. В Москве были так называемые платные поликлиники. Они были тоже государственными, но там было что-то типа хозрасчета. Пациенты платили какие-то деньги, а врачи получали больше, чем в обычных поликлиниках. Там было лучше отношение к больным и лучше материалы.

Зубы мы старались лечить у знакомых хороших врачей или платно. Но это не спасло меня от проблем, которые возникают теперь. В 5 зубах, как оказалось, нервы удалили не до конца, а сверху все запломбировали. И теперь эти остатки нервов воспаляются периодически. Вот как могло так получится? Это же не один случайный зуб? Пять зубов, которые делали в разное время хорошие врачи советской медицины. Может, конечно, это исключительный случай, и только мне так не повезло, не знаю.

Вадим Акимов (Баку, Москва, 1970е-нач.1980х):

Обезболивание было, но примитивное, вкалывали новокаин в десну. Он только чуть-чуть притуплял боль, а некоторых (меня, например) вообще не брал - что с ним, что без него, разницы не было. Материалы для пломбирования были самые паршивые. Иногда, ставя пломбу, ее попросту большим пальцем вдавливали в высверленный зуб - так, как давят на кнопку, прикалывая бумажку к стенду :-) Из нескольких пломб, поставленных мне в советское время, выпали ВСЕ с интервалом от года до ... недели. С одним зубом у меня была целая история (с тем самым, из которого пломба выпала через неделю) Сама выпала, я ничего не жевал; вдруг чувствую - во рту что-то лишнее, камушек какой-то; вынимаю - пломба!. Пришел с жалобой на халтуру - нахамили ("Ни у кого не падают пломбы, а у него, видите ли, падают, не врите, наверное, орехи грызли") . Рассверлили пошире и поглубже, всунули новую пломбу. Вывалилась через полгода. Начали сверлить в третий раз - от зуба отвалилась вся боковая стенка. Все, говорят, зуб неизлечим, надо удалять. Выдрали зуб (новокаин на меня не действовал, об ощущениях молчу). Через полгода вырванный зуб (вернее, место, где он был) снова жутко разболелся, разнесло всю щеку. Сделали снимок и говорят: "Так у вас там корень остался!" То есть, когда мне зуб рвали, эта ..... (цензурных слов не подберу) один из корней обломила и даже на вырванный зуб не взглянула, выбросила в плевательницу ... Так что пришлось десну ковырять еще раз и доставать забытый корень :-) Зато = "БЕСПЛАТНАЯ, ЛУЧШАЯ В МИРЕ МЕДИЦИНА, НЕ ТО, ЧТО СЕЙЧАС!"

Людмила Новикова (Москва, начало-середина 1970х):

В моем детстве даже новокаина не было, он потом появился, когда подросла.

Masha Gracheva (Ленинград, первая половина 1980х):

И в моем обезболивания не было. Только во время удаления зубов. Самые нормальные и не злые врачи (которые попадались в этой области медицины крайне редко) советовали принять анальгин за пол часа до лечения.

Сергей Прохоров

Обезболивание было всегда у стоматологов. Возьмет новокаин или нет - зависело только от мастерства доктора. Он должен был найти нужный нерв и усыпить его. А вот тратили лекарство очень экономно. Поэтому для такой, как они считали, ерунды, как установка пломбы - старались не делать. Я упрашивал - выложив все сопутствующие болячки, и поясняя, что от боли и загнуться могу.

Алиса Чижик (Свердловск):

Да ну... не было обезболивания, только "по блату."

Виктор Иокиранта:

Так каждый помнит советские бормашины.

Людмила Новикова:

Возможно, нам, как детям, боялись колоть новокаин. Но в моем детстве его точно не было.

Masha Gracheva:

Не было. У меня были некоторые проблемы со здоровьем лет в 8-9 (после травмы), приносили справки стоматологам. Давали только лекарство в таблетках (не помню какое в тот раз), принимать заранее. О новокаине речи не было.  У меня были очень больные зубы в детстве, поэтому лечили множество раз во многих местах.

Мария Белкина:

Я всю жизнь с медициной связана, и сама, и через родню. Было в советское время очень по-разному. Я знаю истории даже нэповских времен. Ой, нет, с гражданской войны, дед рассказывал.

Tamara Gettun (Ленинград, 1960е-1970е):

В моё время зубы лечили без обезболивающего. Я помню, как со мной случился обморок, так на меня ещё потом и наорала врач: мол, ”нежности телячьи". Мрак.

Erza Pound:

Прелести карательной стоматологии! Как знакомо!

Ekaterina Tretjakova:

Стоматология была отдельным ужасом моего детства. До сих пор колени трясутся, и до сих пор боюсь.

Татьяна Агеева (г.Ижевск, Удмуртия, 1970е):

В моем детстве зубы выдергивали без обезболивающих.
И когда лечили зубы примерно до конца 80-х тоже не обезболивали. До сих пор боюсь лечить зубы, хотя сейчас делают уколы и лечат без боли.

Серафима Красноцветова (Владимирская обл., 1960-1970е):

Разное.

Людмила Новикова (Москва, 1970е-1980е):

Врачи были разные: и прекрасные, к которым осталась благодарность на всю жизнь, и плохие. Но записаться к ним было трудно, приходилось очереди выстаивать. Помню, как мы записывались к зубному: стояли всю ночь. Это было 22 июня, в 4 часа ночи кто-то вспомнил о начале войны, и в очереди поговорили об этом. Наверное, поэтому я ту ночь запомнила.

Виктор Иокиранта:

Я встречал где-то, что около 50 процентов всех расходов на здравоохранение составляли расходы на лечение советско-партийных работников.

Мария Белкина:

Так называемая бесплатная медицинская помощь была отвратительна. Я при совке успела поработать на скорой, участковым терапевтом и эндокринологом. Все было очень плохо! Советские инсулины, например, без содрогания вспомнить невозможно. Они были жутко грязными. Запах в кабинете, где они хранились, был как на мясокомбинате - они воняли даже в нераскрытых упаковках. Больные имели от этих инсулинов осложнения, о которых нынешнее поколение даже не знает, потому что эту дрянь больше не вводят. Иногда давалось небольшое количество югославского инсулина - его самым тяжёлым давали, он считался супер, хотя был коровий. Только во времена ножек Буша мы начали получать нормальный свиной инсулин - американский, фирмы Эли Лилли. Сейчас в бесплатной медицине мы успешно возвращаемся к совку, но есть (пока) возможность порекомендовать платно хорошие импортные лекарства. А тогда мы не могли это сделать - их не было.

Pavel Raysin:

Об обезболивании. В ординаторской хирургов химкинской ЦРБ висела позорная таблица - кто из врачей сколько навыписывал "наркотических препаратов", то есть сильных обезболивающих морфинового ряда. Чтобы поглядывали туда и боялись выписывать! Эту таблицу я видел сам. Кто в ней выделялся, тех наказывали!

Совок... То есть, все, о чем тут пишут, было не обычай и не по злобе врача, а сознательная политика, спущенная сверху. От светил медицины типа Вишневского, Петровского, Амосова и прочих великих людей.

Анестезиологии и реаниматологии как таковой до самых почти 70 годов - практически не было. Когда Ландау попал в аварию, дыхательный аппарат привезли спецрейсом из Германии вместе с профессором-реаниматологом. Который сильно, говорят, кричал на советских светил, топал ногой и обзывался. Об этом присутствовавшие гб-шные чины донесли по начальству, а те - в ЦК КПСС поставили вопрос - вскрыто вредительство, наши светила, оказывается, нихера не светят. Вот с этого началось развитие в СССР анестезиологии и реаниматологии фактически.

Людмила Новикова (Москва, cередина-конец 1970х):

У врачей было определенное количество больничных, если они их перерасходовали - были неприятности. А если болеешь больше недели - надо было идти к зав. отделением и там подтверждать. Помню, у меня было осложнение после ОРЗ, наша районная врач пошла со мной к заведующей, как она сказала, чтобы у меня проблем там не было. Районная объяснила ситуацию, и зав. подписала. Без ее подписи такой длинный бюллетень был недействителен. Вообще выпрашивать больничные приходилось. Помню это унижение, когда в кабинете врача вновь меряли температуру. А я сижу: из носа течет, горло болит, голова кружится. И переживаю, покажет у меня 37,6 (тогда дадут больничный) или 37,2 (тогда не только не дадут, но еще и оскорблений наслушаешься на тему симулянтки, которая от работы отлынивает).

Ольга Тэльвар:

Про больничный - правда. Маме, даром, что медсестра, не давали больничный по уходу за мной, маленькой. А я постоянно болела в садике. И прекрасно помню, как мама говорит:"Меня душат справками, а больничный не дают". Справка давала право дома сидеть, но за свой счет. А мы были нищими. Отец алименты не платил. Поэтому мама шла на работу, а меня, больную, брала с собой. И я сидела весь приём участкового педиатра в кабинете. А тогда врача не выбирали, а был у тебя тот, за чьим участком был закреплён твой дом. Вот и выходило, что я ехала к маме, медсестре у педиатра, на работу на другой конец города, потому что мой участковый педиатр не дал больничный. И приём сидела, и по участку ходила, стояла в подъезде, пока мама делала все назначения. А выхода не было. Лет с 5 стала оставаться дома одна. Тоже не лучший вариант. Телефона не было. Маме работать надо, а она не может даже проверить, как там её больной ребёнок. Система больничных хромала, это точно.

Tatiana Gaevkaya:

Подтверждаю. Моя мама рассказывала, как пришла к врачу в поликлинику с сильной болью и прямо с порога сказала врачу: "БОЛЬНИЧНЫЙ мне НЕ НУЖЕН! Просто выпишите мне лекарство." Больничные давали очень неохотно, и мама не хотела выслушивать упреки терапевта.

Сергей Сахаров:

Помню, как мне сказали в медпункте института: "37,5 - не температура для мужчины!"

Спорт

Матвей Федотов:

Хочу рассказать молодежи про то, как в совке занимались спортом. А именно немного про катание на коньках.

Ну начнём с коньков. Самые простые и распространенные советские коньки - "Дутики". Настоящие хоккейные - дефицит, дефицит, дефицит, да и кто их купит подростку, у которого нога растет быстрее ростков бамбука. В свободной продаже были коньки для фигуристов, но тогда надеть фигурки, это как сегодня в школе сказать открыто: я гей. Очень важная деталь: длинные шнурки в союзе были жутким дефицитом, и если вдруг вам их кто-то презентовал, то при затягивании они всё-равно порвутся, потому как качество советское.

Это первая деталь, вторая деталь: эти коньки не фиксируют голеностоп, и если вот так без доработки их надеть, получите вывих и растяжение. Для нормальной эксплуатации голеностоп укрепляли куском войлока, отрезанного от старого валенка. Вот тут как раз нужны очень длинные шнурки, а где их взять? Догадались? Правильно, бельевая верёвка, но она тоже жуткий дефицит, и в свободной продаже её нет, да и денег на неё нет. Поэтому кусок разбитого стекла и забытая на ночь веревка во дворе (на ночь все снимали свои веревки) - и вы счастливый обладатель длинных шнурков. Бывали курьёзы, когда срезались мамкины веревки, и неприятные конфузы, когда мама видела свою с жутким трудом добытую веревку на коньках собственного сына. Особым шиком было иметь моток киперной ленты и шнуровать на каждый выход свежими белыми шнурками, достать можно было только способом, который я опишу ниже.

Ну вот вы уже почти готовы начать кататься, но коньки надо еще наточить. Были такие приспособления: прикручиваешь к табуретке, закрепляешь два конька и точишь куском разбитого наждачного круга. А теперь по порядку. Станки такие не продавались, вот вообще, их выдавали всяким спортивным обществам, кружкам и секциям. Но всегда у кого-то был папа тренер, или бухгалтер, или еще кто из этих спортивных обществ, и у них был свой персонально стыренный на работе станок для заточки коньков. И ты просто записывался в очередь наточить свои коньки. Очередь настала, принес домой, и у тебя есть весь день или полдня наточить все какие есть в семье коньки. Но это тоже не все, жутким дефицитом был наждачный круг. Поскольку он не продавался в магазине, а материал это расходный, то такой дефицит (уж простите меня за постоянный дефицит, но совок он такой) надо было иметь свой. Единственная возможность - это только притащить социалистическую собственность с завода или фабрики, но ведь это же воровство, и за это можно и срок схлопотать (а родители ГУЛАГ еще не забыли и сроки за три колоска...). Поэтому через проходную несли две половинки разбитого наждачного круга, и если были знакомые перемотчики электродвигателей - еще и бабину киперной ленты. Да, специально разбивали абсолютно новый круг и вот так проносили, так было по-социалистически, так было можно. Добавлю, что лично мне повезло: у моего одноклассника отец был тренер, и станок у него имелся. Зимними вечерами мы садились на первой площадке подъезда ватагой человек 10 и дружно по очереди точили свои коньки.

Ну вот коньки наточены, войлочные вставки есть, шнурки имеются, осталось самая малость - носки. Дело в том, что в совке все носки были дефицитом, тем более х/б, а уж шерстяные в продаже я не помню, только по блату, только по наследству. Если вы в семье не старший, значит ваши штопаны, перештопаны сто раз. И вот вы натягиваете три пары разных носков, они реально разные по цвету, фасону, материалу, количеству дырок. Натянули и оборачиваете в газету, Брежнева - на носок, решения КПСС - на пятку. Да, вы не ослышались, газета прекрасно держит тепло и впитывает излишнюю влагу, хоть какая-то польза от комунякской пропаганды. Напендюриваете на газетное сооружение свои Дутики, фиксируете войлочные вставки и туго затягиваете всю эту конструкцию на ноге, перетягивая ботинок во всех местах. Пока вы этим занимались, изрядно вспотели, и надо немного остыть. Остыли, теперь одеваемся, на лезвиях у вас самодельная защита, и пердолим к хоккейной коробке, в моем случае это 350 метров от дома.

Вы, конечно, спросите, а что нельзя было прийти на коробку и там надеть коньки? Ну во-первых моё детство прошло в Улан-Удэ, а это минус 30-37 обычная температура, ниже 37-ми отменяли занятия в школах, и это как раз время для катания на лыжах и коньках.

Это первое, второе - я жил в районе Чанкайши (CH-K-S), а коробка находилась на территории Анархия. Анархисты дружили со всеми с Чанками, Гунами, Брусками, Заудинскими и т.д., и территория коробки была как водопой в саване, все приходили кататься и играть в хоккей, никто никого не трогал (не дрался). А вот валенки, если переобуться на коробке, легко могли уйти в другой район, а валенки это тоже еще один де... ну вы уже поняли. Катались до обморожения, иногда реально отмораживали пальцы до ампутации, а отмороженные носы, уши и щеки - это вообще как здрасте.

Такая ситуация была со всем спортивным снаряжением, а точнее, с его отсутствием. Всё надо было доставать, а то, что достал, было ужасного качества. Но пропаганда уверяла, что Запад гниёт и там всё еще хуже.

Да, было весело делать клюшки из выброшенных новогодних ёлок или плющить выкинутые алюминиевые раскладушки. Но как надо было не любить детей, чтобы сделать дефицитом простые клюшки. Мне возразят, что клюшки продавались свободно! Да, продавались, но без ручной доработки годились только для драки или как палка для кисточки красить потолок, и так было со всем советским.

Елена Петровна:

Я именно на таких и научилась кататься, сначала на ставке, потом стали заливать во дворе. Не фиксировала, просто туго шнуровала. Шнурков не было, у меня были парашютные стропы. Это вечные шнурки. Потом купили фигурки, белые, чехословацкие. Купили с рук на несколько размеров больше. Нога так до того размера и не выросла. Но каталась я на них уже будучи замужем.

Leonid Ostretsov:

Именно из-за таких дурацких коньков, которые не фиксируют голеностоп, я так и не научился кататься.

Ванка Драмм:

Каталась и я в Дутиках. Но таких ужасных приспособлений у меня не было, и не точила... Да, наверное год покаталась на катке, да и забросила. Ноги подвертывала, было дело, но не сильно. Фигурки достать было нереально, только у дочки директора завода они были, белые. Все замирали, когда "снегурочка" на лед восходила.

Mozzhukhina Rimma:

До таких каталась на привязанных к валенкам. От брата потом перепадали то такие, то канадки (высокие и с дугообразным лезвием), то беговые. Он выменивал у друзей, приходилось набивать носки. А фигурные купила себе и сыну в 1985 году.

Григоий Григорян:

Это еще ладно, а мои первые коньки были, не помню как назывались, чудо-техники. На пятке ботинка в каблук вкручивался держатель с вырезом, туда засовывался зад конька, а металлические стяжки были по бокам, как перевернутая буква П. И вот фиксировал их по бокам ботинка и ключом затягивал, принцип работы тисков. Но после 2-3 катаний ботинкам приходил пипец, и мама выкинула их в мусорку, пока я был в школе.

Володя Петрунин:

Начинали с замёрзших прудов, озёр. Коньками это убожество можно было назвать с большой натяжкой, как и дрова (клюшки). Обклеивали стеклотканью, гнули на батареях и над паром. Обрезали с формы % 30 "ненужного" обвеса, чтобы хоть как-то облегчиться. И да! До зелёных соплей и самозабвения. Сейчас в Канаде без слёз не могу смотреть в каких условиях растут детки. Но ведь при всём этом совковом безобразии сколько уникальных и самобытных игроков выросло в тех условиях!

Елена Иваненкова:

Я пробовала на таких один раз кататься, на физкультуре уже в универе было одно занятие. Ноги жутко разболелись, так и стояла потом на снегу. Это при том, что на фигурных я умела кататься довольно прилично.

Александр Кравченко:

А вы помните коньки на веревочках, перекрученные на пятках и закрученные палкой спереди? У нас были только такие, а о коньках с ботинками мы только мечтали. Клюшки тоже самодельные, выпиливали из фанеры, искали изогнутые ветки и выстругивали подобие клюшки. Из старых валенок и фуфаек шили щитки на ноги. На речке расчищали лёд и гоняли с утра до вечера.

Boris Mete (Харьков, 1980е):

Рос в 1980-х в Харькове. Коньки были пару сезонов, а так в основном, бегали с клюшками по утрамбованному снегу. Клюшка с крючком - вот была проблема! Приходилось самим гнуть.

Тетива Мастик:

Вам еще и коньки удавалось наточить?! Помню, как балансировала на этих бугорках, да и защиты не было. Ноги зато крепкие были. Так, на лезвиях, и спускалась с пятого этажа. Переобуться на катке нельзя было, т.к., действительно, обувь могли запросто спионерить. И вот казалось, кому нужны старые, шитые, клееные сапоги или ботинки? Кроме того, т.к. отсутствовали шнурки, то, что было вместо них, можно было зашнуровать более или менее сносно только в спокойной обстановке.

Kuatzhan Taurbayev:

Точно такие были коньки, они по наследству шли. Отец не стал фигуристом, и я не стал, даже ногу подвернув, не научился.

Алексей Хенов:

Были у меня такие, жуткая дрянь! Голеностоп не держат от слова совсем. И в коньках до коробки - все точно!

Валерий Моргулис:

Видимо у нас в Харькове все было не столь печально. Клюшки и шайбы свободно продавались с «Спортоварах», родители осчасливили мое детство 3 парами коньков, которые шнуровались, действительно, киперной лентой. А точить коньки за 20 коп. мы всей дворовой ватагой ездили на стадион «Серп и Молот» каждый год в начале зимы. Ну и морозы у нас не сибирские.

Лариса Каражекова:

У меня были снегурки, верёвочка и привязывали к "прощай молодость" (тряпошные боты, застегивались на змейку впереди). Предварительно, конечно, ноги газетой.

Николай Ботов:

У меня коньки прикручивались к валенкам с помощью веревки и палочки.

Semion Osheverov:

Дутыши (или дутики) - это не самый плохой вариант. Эти приклёпывали к ботинкам. В более простом варианте коньки привязывали сыромятными ремешками к валенкам.

Илья Мясковский:

А никто не вспоминает, какие ужасные были футбольные газоны в совке? Когда нашим доводилось играть в еврокубках, просто не верилось, что такие красивые, как у них, газоны бывают. И потом приезжали какие-нибудь французики из Бордо и тонули в нашем месиве после очередного дождя или снега... Впрочем, "Бордо" нас обычно уделывал всё равно.

Инвалиды.

Сергей Буланкин:

Я хочу написать о личном впечатлении, и как развал совка повлиял лично на мою жизнь. У меня есть диагноз ДЦП. Я не жалуюсь, просто зафиксируем факт. Возможно вы спросите, где связь ДЦП с совком. Сейчас объясню.

Наверное, понятно, что такой диагноз требует серьезного лечения, которого в совке просто не было. В свое время я разговаривал с женщиной 1970 года рождения, которая находится в инвалидной коляске. Я ее как раз спросил тогда, что значило быть в совке инвалидом. Она мне рассказала, что почти все время находилась в интернате закрытого типа. Потом, уже в 1997 в этом интернате был и я, он уже был открытого типа, и условия по сравнению с 1970 были райские. А в 1970 интернат был за двухметровым забором, в город детей не пускали, чтоб народ не пугать. Потому что в совке инвалидов не было. А домой можно было только на каникулы, потому что интернат закрытого типа. Ну и, конечно, в интернате в те годы инвалидных колясок не было. Передвигались на тележках с подшипниками. Коляски появились уже в 1990-е, американские баптисты подарили.

Теперь про тот же интернат в 1997. Благотворители привозили туда такие игрушки, которых у меня и дома-то не было. Интернат до 2000 был в московском подчинении, кормили просто на убой. Конечно с 1998 по 2000 с харчами было тяжко из-за дефолта, но тем не менее.

Дальше я моей собеседнице задал вопрос: а как тебя лечили? Ответ был прост, как все гениальное, никак! Это к вопросу о лучшей советской медицине. А теперь вишенка на торте: как лечили меня в 1990-е, когда, типа, все развалилось. Ну да, действительно, много, конечно, развалилось, однако кто вкалывал, тот мог заработать. Конечно, без взяток было никуда. Ну и это, конечно, была Москва, этого не отнять. При этом мой отец работал на простой работе таксистом на «копейке», которая помнила дедушку Брежнева! Однако развал совка дал возможность заработать на лечение. Взятка составляла 100 долларов, лечиться надо было минимум шесть раз в год. В сравнении с 1970 годом возможности были шикарны при всех минусах. Ну и технологии в реабилитации пошли, конечно. Дорожку беговую в больницу поставили, например, такую, какая сейчас в любом фитнесе стоит. Тогда это был космос! Энцефалографию начали делать на компьютере. Те, кто делал на советском аппарате, который чертил грифелем кривую активности мозга, поймет разницу в ощущениях: она колоссальна. Гидромассаж появился тогда же.

Подводя итог: я передвигаюсь на своих ногах только благодаря своим родителям и развалу совка. А совкодрочеры мне про колбасу и пломбир рассказывают! Вот такая вот история, почему человек 1992 года рождения всем нутром ненавидит совок.

Лестар Аодан:

Люди с особыми потребностями в совке не выживали. В моей семье когда-то родилась сестра моей мамы. Девочка с пороком сердца и дцп. Ее даже из роддома не забрали, просто дали ей умереть. Такая вот Спарта. При этом мои друзья, у которых есть сейчас особые детки, имеют возможность сделать ребенку операцию, обеспечить необходимым лечением и восстановлением. И я не знаю, могли ли тогда делать операции, необходимые для выживания ребенка. Возможно, что нет.

Alexander Warren Jackson:

Так есть и другой показатель. Сейчас на тяжело больных собирают деньги, отправляют лечить за границу. А тогда?! Более того. Тему проблем инвалидов и в то время затрагивали. Естественно, насколько это позволяла цензура. См. "Весь мир в глазах твоих" 1977 г.

Vladimir Boguslavsky:

Подтверждаю полностью, ибо бо́льшую часть своей жизни проработал в советской медицине. Советская медицина по сравнению с теперешней - собачья будка и Кремль. Любые деньги, связи и знакомства при Советах не спасли бы от более-менее серьёзного недуга. Сейчас - были бы деньги.

Наталья Сальникова:

Подтверждаю. Сама закончила Первый Московский медицинский институт им. Сеченова. Медицина в Совке была никакая. Лекарств современных не было никаких. Дженериковые препараты производства Восточной Европы и Индии поступали только в 4-е управление, для избранных. Диагностического оборудования не было, диагностики никакой, кроме флюрографии и маммогафии на допотопных маммографах. Инвалидных колясок, качественных протезов не было. Отечественные лекарства выпускались самые допотопные и очень низкого качества. Когда ввели сертиикацию – 40% препаратов отечественного производства не соответствовали стандартам и шли в брак.

ZaCr Natalie:

У меня в классе была девочка с разницей 10 см или даже больше, одна нога была длиннее. Единственное, что делали в совке для решения такой проблемы, это уродливый ботинок на высокой подошве. Вот так она и ходила кое-как в том ботинке на одной ноге и обычном сапоге (или что там по сезону было) на другой. Ходила криво. Со спиной вообще беда была. Не знаю, как ее жизнь сложилась, но в школе над ней все издевались.

Олена Макарчук:

У меня тоже бьіла такая одноклассница, правда, разница длиньі не такая бьіла.

Магура Чащіна:

Но не всё так мрачно. У меня есть знакомый, всего на пару лет младше меня, наверное 1984 или 1985-ый год рождения. Он иногда прихрамывает, но это почти незаметно. Когда его спросили, он рассказал, что у него было ДЦП, но его успели до трёх лет выходить. По времени это ещё совок. Не знаю, много ли взяток заплатила его мама, об этом история умалчивает, но сейчас это абсолютно здоровый человек.

Tatiana Gaevkaya:

Ну, ДЦП бывает разный. Иногда - очень сильно разный. Возможно, в данном случае были небольшие нарушения, которые вовремя и легко были компенсированы.

Элла Дубровская:

Я могу вам рассказать, как издевались над инвалидами а совке. Пенсию начали платить только в 1970-е годы, да и что это была за пенсия -15 рублей! Потом подняли до 30. Каждый врач, который приходил на дом, считал своим долгом высказать моим бабушке и дедушке, что это непорядок, что их сын живет дома, что его непременно нужно в интернат. Коляску давали одну на 7 лет, купить ее в магазине было невозможно. Квартира у нас была на 4 этаже без лифта, поэтому мой дядя никогда не бывал на улице кроме дачи, куда ездили на все лето.

Вера Фридман:

У меня в детстве в 1980-х была подруга-инвалидка. Я не знаю ее диагноза, но ходить или даже просто стоять она не могла. Пока она была маленькой, ее выносила во двор бабушка. Сажала на трех-колесный велосипед. Крутить педали она не могла, но это было хоть какое-то средство передвижения. Коляски, разумеется, не было. Когда велосипед стал окончательно мал, она могла только кое-как на костылях добираться на своем этаже до балкона, который соединял лесницу и лифты, и хоть так "бывать на улице”, ”встречаться с друзьями”. На день рождения мать дарила ей поездку на такси по городу. В 20 лет она умерла.

Лора Нафігова-Піньковськая:

У меня мама, 1937 года рождения, всю жизнь проработала в интернате для детей с дцп. Ушла на пенсию в 79 лет. Если лёгкая форма, то да, как-то жили. Но никаких реабилитационных центров и прочего лечения, ничего не было. Если тяжёлая форма, то умирали дома. У меня троюродный брат, 1971 года рождения, так к нему и врачи не особо ходили. Долежал до 7 лет и помер. Никто в СССР не лечил дцп.

Сын у меня 1994 года рождения, прогнозы тоже были «сдай его, это овощ, родите другого». Хорошо, что появился интернет, форумы для родителей, где обменивались опытом. Слава богу и пошёл, и паралимпиец, и далеко не овощ. Но лечение мы подбирали сами. Ни один врач не одобрил ни инъекции цероброкурина, ни насечки по методу доктора Ульзибата (благодаря которым Никита и ходит). Ну и спасибо меценатам, что в Одессе тогда появился реабилитационный центр " Дом с ангелом". Туда мы отходили с 4 до 16 лет.

Виктория Сосна:

В 1970-м я гостила у родни в Харьковской обл. В соседнем доме жила молоденькая медсестричка, работавшая в интернате для детей с пороками сердца. Каждый раз, собираясь на смену, молила Бога, чтоб на ее смене никто не умер. Дети доживали до 3-х лет, редко больше. У моей подруги внучка родилась тоже с пороком сердца: стали на учет, собралась группа деток с подобными диагнозами, ребенку было полгода, когда приехала бригада немецких врачей, сделали всем операции бесплатно и без взяток, и уехали. Сейчас девочке 14 лет, занимается танцами, мешок медалей. Сколько она прожила бы при СССР? Кстати, в минувшем году врачи опять приезжали, наша медицина только учится лечить и оперировать, толковых хирургов на всех не хватает.

Наталья Вейсман:

У меня был друг, инвалид детства после полиомелита. Ходил на костылях, коляски не было. Но была машина так называемая инвалидка (водитель+пассажир). Он закончил обычную школу, политех и работал программистом в НИИ. Женился, родил дочь. Куча друзей, играл на гитаре, пел, фестивалил. Зависит от человека.

Ирина Зыбинская:

О да! Машины для инвалидов тогда были с повышенным комфортом, особенно для безногих! Вы ту машину видели? Вы в ней ездили? Я да! У подруги деда была такая.

Edward Izyakov:

Мы приехали в Израиль в марте 1992 года. Мне было 15 лет. И одно из первых впечатлений было: почему в Израиле так много инвалидов? До нас потом дошло, что здесь инвалиды ходят на учёбу, работают и делают покупки. А в совке их не было видно, потому что их просто прятали.

Андрій Анатолійович:

Вы покажите мне хоть один пандус на здании, построенном в совке.

Alexey Telitsyn (Москва, 1982):

Про инаковость. Году этак в 1982 попал я в Москву первый раз. Денег было мало, и однажды я пошел съесть что-нибудь в кафе “Ивушка” на проспекте Калинина (ныне - Новый Арбат). Показалось скромным заведением - как раз мне по карману. Там была раздача блюд - как в столовке. Бреду это, значит, я - беру еду. И тут неосознанно замечаю неладное. В помещении ну очень тихо. Я расплатился. Сел за столик и огляделся. Тут меня и накрыло. Абсолютное большинство посетителей действительно не говорили - они общались жестами. Я быстро поел и вышел.

В моей версии СССР существовал своего рода суеверный страх перед глухонемыми. Советские люди чаще всего сталкивались с ними в поездах. В купе молча заходил мужчина, несмотря на робкие возражения пассажиров, он выкладывал на столик какие-то кустарные календарики что ли и шел дальше. Потом возвращался и забирал их - в надежде, что кто-то купит. Я не видел, чтоб кто-нибудь позарился. Все как-то стремались, ожидая жульничества. Ходили невнятные слухи о могущественной «мафии» глухонемых. Хотя никакой специфической информации не было.

Апофеозом отношения к глухонемым было полностью сфабрикованное «дело» времен большого террора, по которому 34 человека были расстреляны. Началось оно, кстати, с доноса на деятельность глухонемых по продаже фотографий.