На картошке

Студенты (аспиранты) на картошке.

Людмила Новикова (Подмосковье, 1979):

Каждый год в сентябре студентов отправляли на месяц в деревню убирать картошку. Это было в обязательном порядке, освобождали только по справке от врача или тех, кто работал в стройотряде. Я была на картошке дважды. (Кстати, заплатили только один раз и гроши: за месяц около 10 руб., кажется, при минимальной зарплате в стране 60р.). На третьем курсе остались в основном хорошие воспоминания, но вот на первом...

Мы только-только поступили в институт, и нас сразу до учебы отвезли в совхоз. Сначала все было хорошо: погода теплая, работали по 7 часов (как несовершеннолетние, 17 лет), все познакомились и подружились. Руководителем у нас был профессор с кафедры Истории КПСС, большой дурак. Т.к. ВУЗ был в основном женский, он очень боялся разных историй. Недалеко от нас жили студенты из МАИ и МФТИ, там в основном ребята. Под страхом немедленного исключения из института нам было запрещено с ними встречаться и даже подходить близко к их корпусам. 

Вообще нам постоянно внушали, что якобы приняли больше студентов, чем было мест, и в любой момент могут кого-то отчислить (а конкурс был большой при поступлении). 

Каждый вечер наш начальник на общем собрании около часа устраивал нам лекции на всякие политические темы. Потом мы там просто дремали.

Прошел сентябрь. Институт требует нас назад, мы уже должны учиться, у них летят все учебные планы. А совхоз не отпускает и не подписывает какие-то бумаги. А наш дурак-начальник никак не может разрулить эту ситуацию.

Осень наступила ранняя, в начале октября - дождь с ветром и иногда даже со снегом. И как же мы там мерзли! Тут уже нас гоняли работать по 8 часов и больше, вопреки закону. 

Я попала на сортировку. Что это такое? В открытом поле стоят 4 столба и навес, никаких стен. В центре дребезжащая железная машина, по конвейеру едет картошка. Мы четверо стоим по сторонам и выбираем плохую, гнилую, резанную. Представьте, как там стоять на голой земле при дожде с ветром (поле, все продувается во все стороны). 

Долго было выдержать невозможно, нас меняли через 4 часа. Там я замерзала так, как никогда потом нигде не мерзла за всю свою жизнь. Сначала немели ноги, потом руки, потом холод шел по телу, под конец было чувство, что все тепло собирается комочком у сердца. Когда нас меняли, мы шли назад на, казалось, деревянных ногах, как на ходулях. Мы были такие 17-летние дурочки, что не понимали последствий. Нам было забавно: прыгаешь друг другу на ногу, а нога ничего не чувствует. Потом в столовой оттаивали по пол часа. Те, кто собирал картошку на полях, тоже мерзли здорово, но они хоть двигались. 

У нас постоянно кто-то в корпусе лежал с температурой. Врача не было, одна медсестра, у которой кроме градусника - ничего. С чем-то более серьезным, чем простуда, отправляли в Москву. Из нашей группы отправили половину. 

Когда я вернулась домой, мама пришла в ужас: вы же девочки, могли все себе отморозить. И ругала меня, что я не написала ей письмо: уж как-нибудь она бы меня оттуда вытащила. А мне там даже в голову не приходило, что можно что-то изменить. К счастью, лично для меня это прошло без последствий.

Вот я думаю: с одной стороны, да, конечно, дурак начальник. А с другой: кто его поставил над нами? Почему нас не отправили вовремя назад? Почему не дали дополнительной теплой одежды и не создали нормальные условия? 

И еще: у меня эта картошка, кроме последних ужасных 2-х недель, вспоминается в целом хорошо: было весело, интересно, молодость. Но простой вопрос все ставит на свои места: если бы, допустим, мы поехали туда как волонтеры, с хорошей организацией, с достаточно теплой одеждой, в нормальные условия - разве нам было бы менее весело?

Сергей Савчук (Одесса, 1981):

Вот поэтому и цена была 9-12 копеек за килограмм! А студенты молодые, бестолковые и дармовые!
Мы на первом курсе виноград убирали. Так хоть рядом море было. И жили в пансионате прямо на берегу! В октябре ещё купались! Одесса, политех.1981 г.

Андрей Беляев (Кокчетавская обл., Рузаевский р-н, 1958):

После первого курса в июле 1958 нас послали на "уборку целинного урожая" в Рузаевский р-н Кокчетавской обл. Опыт был не очень приятный, но неприятности вскоре забылись и осталось в общем положительное впечатление. Здесь я понял, как функционирует социалистическое производство (приписки, неадекватное планирование, расточительность, бестолковость и пр.). Мне этот опыт в дальнейшем сильно помог.

К тому же, в результате махинаций нашего более опытного бригадира (тоже студента, но из фельдшеров), нам удавалось хорошо закрывать наряды, в результате чего я не только не остался должен за питание, но привёз в Москву 1000 руб. ("старыми"), на которые купил магнитофон "Днепр-10" (по тем временам редкость), отчего моя популярность в компании школьных друзей резко возросла.

Elijah Motorny (Ленинградская обл., Волосовский район, 1990г.):

Сентябрь 90-го года, я, свежепоступивший студент, первый и последний раз "на картошке". Деревня Будино, Волосовский р-н ЛО. Сама по себе идея "картошки" - тупее некуда. Крестьяне в прославленных колхозах каждый год проигрывают "битву за урожай", а им на помощь высылают ополчение - студентов и недобитую интеллигенцию.

  Вечный вопрос - куда увозят эту прекрасную, собранную нами картошку, и откуда берут эту мелкую гниль, которая продается в магазинах? Отвратительные бетонные бараки, антисанитария, дерьмовая еда (картошка с запахом тушёнки в основном), вечно бухое крестьянство.

Пару раз были беспричинные махачи с местными - это к вопросу о "раньше люди были добрее", ага.

Через пару недель в деревенский магазин завезли арбузы. У местных это особого интереса не вызвало, а студенты их трескали в три горла. И вот я пришел в магазин за очередным арбузом, и вижу картину, достойную пера Васи Ложкина - в магазин привезли курево. Собралось все женское население деревни и самоотверженно лупит друг друга в очереди за папиросами "Стрела".

Олег Тугарин:

Это, значит, уже талонное время было.

Elijah Motorny:

Возможно, не помню уже. Помню, табачный дифицит был. Мой друг проехал на попутках много сотен км по Ленобласти за полторы пачки сигарет.

Masha Gracheva:

В талонное время и не такое бывало. У нас на работе профессора подрались из-за блока Родопи. (Распределяли, без талонов).

Мария Савельева:

Собранную картошку свозили в ангары, где она лежала большими кучами на полу в сырости и грязи и гнила. Нас заставили ее перебирать. Было очень немного жаль своего труда. Но своей она все равно не воспринималась.

Elijah Motorny:

В Волосово в этом смысле было получше. Кое-какая механизация, довольно высокие урожаи. Я как раз в таком ангаре-овощебазе и работал.

Алиса Чижик:

Ох, перебирали... холодно и сыро, дышать нечем в бетонной коробке. Больше нравилось ездить на просторы колхозных полей, прополка-уборка... Там хоть воздухом свежим подышать можно. А без помощи города деревня не справлялась.

Григоий Григорян (Туркмения):

Студенческие годы прошли в Средней Азии, в Туркмении. И был там такой кошмар под названием ХЛОПОК. Вот на его уборку нас и гоняли. Быт, еда, условия можно охарактеризовать одним словом - ужас. В любую погоду в поле, и сдохни но дай норму - 40 кг. ваты. Родина не выполняла план, и нас держали там по 2 месяца, октябрь, ноябрь. Сначала жара. Потом дожди, снег. холод, но надо выполнять план, а по возвращению домой надо наверстать учебу, а это по 4, 5 пар в день. Вот так весело жили студенты в сссрии, пропади он пропадом.

Серафима Красноцветова (1974):

Я в 1974 поступила в худож.-промышл. училище, там заставляли помогать на строительстве здания мастерских училища. Помню, таскали носилки с раствором, строительный мусор убирали. В 15 лет тяжеловато было, хоть и неполный рабочий день. Одежонка, конечно, своя. Оплаты, конечно, никакой.

Елена Никитина:

Бывала часто на таких мероприятиях: голыми руками рассыпали по полям удобрения, куда ведро, куда горсть. Зерно сушили - ходили по нему, мужики окурки туда же кидали, плевались. Но ни разу не обходилось без гонцов до ближайшего магазина, после обеда никто уже не работал.Толку от всего этого было очень мало.
Это вы на хлопке не были! Студенты проводили там по 3 месяца - с сентября по декабрь. А еще в мае на пару недель вывозили на прополку и прореживание хлопчатника. Стой раком весь световой день, живи в помещении с земляными полами и треснутыми стёклами, ночами холодно, днём тепло, питайся баландой, да ещё за весь сезон остаёшься должен за питание. Мытьё раз в месяц, если родители заберут. Во как!

Алеша Филонов:

Рабсила.Помню... Только у нас вместо картошки хлопок был. Жуткие условия были.

Михаил Чепик (Иваново, осень 1984):

Военные сборы будущих офицеров запаса. Командир части (воодушевленно): «Товарищи курсанты, поступило предложение помочь труженикам села собрать урожай! Какие будут предложения?" Батальон гудит: «На х...й! Это наш выходной! Не поедем!»...свист, улюлюканье... Командир части(злобно): «Все, б...ть у меня на х.. поедете! Все!» ... Ну зато наелись морковки...с голодухи, ибо прапорщик столовой проворовался и кормил нас списаным на уничтожение НЗ гарнизона г.Иваново. Но это уже другая история

Игорь Лайнер (около Иркутска, 1981):

В 1981 нас отправили в колхоз на морковку. Под Иркутском. В октябре. Поселили в бараках без окон, без дверей. Внезапно ударили морозы. Несколько дней мы тупо выковыривали морковь из вечной мерзлоты задубевшими синими руками. По ночам грелись водкой и друг-другом. Примерно на пятый день ночью выпал снег. Мы обрадовались и решили что нас не погонят на поле (наивняки). Грузовики (открытые) приехали за нами как всегда. Мы отказались выходить на работу. Тут надо пояснить. Мы - это студенты трёх училищ: художественного, театрального и медицинского. Приехало начальство на волгах: колхозное, потом комсомольское, потом партийное. Начали нас стращать. Типа, это что ж, бунтовать? Забастовка? Мы им - типа да. Называйте как хотите, но на заснеженное поле мы не поедем, это абсурд. Уехали. Теперь приехали наши училищные начальники. Все три. Посажали нас в автобусы и вернули в город. По итогам: театралов исключили всех, медичек не тронули, художников поисключали только зачинщиков. Меня пронесло, ибо я оказался в армии в самый разгар судилищ.

Школьники.

Екатерина Чистякова (Совхоз «Солнечный» под Куйбышевым (Самарой), 1982):

1982 год, Куйбышев (Самара), я после 7-го класса. Лето. Нас отправили в трудовой лагерь -завтрак, работа в поле (уборка томатов), обед, работа, ужин, дискотека, отбой в 23.00. Годом старше меня училась девушка-комсорг школы, активистка и т д. На дискотеке она познакомилась с местными парнями и уехала с ними на мотоцикле. Вернулась часов в 12 ночи, когда ее хватились уже все учителя. Не взирая на ее рассказ, что она просто покаталась развернулся большой скандал. С вызовом родителей,"пропесочиванием" на экстренном педсовете посреди каникул, походом к гинекологу и обнародованием результатов педагогам. Она училась на 4 и 5, успешно сдала экзамены, после 8-го класса собиралась переходить в 9-й, но после всех этих событий в один прекрасный день просто выбросилась с балкона с 5-го этажа. Бельевые веревки смягчили падение. Вместо смерти - перелом позвоночника, инвалидность в 15 лет. Из школы в сентябре документы её забрали, дальнейшую судьбу её не знаю, но что со здоровьем и психикой понятно и без этого.

Masha Gracheva (Ленинградская обл., 1988):

В 1988 году весь абсолютно наш школьный лагерь, отправленный на турнепс, свалился с отправлением тухлятиной. С высокой температурой и поносом лежали все, включая взрослый персонал. Лекарств не было никаких! Кроме тех, что взяли с собой сами дети. Сейчас бы уже везде голосили - тогда молчок. Хотя был просто пипец. Мне потом рассказывали по знакомству, как в РОНО извивались, чтобы скрыть, и чтобы выше не ушло. И ведь получилось! Отравили несколько сот человек и все сошло с рук.

Дети/студенты были бесправным классом. Я уже писала где-то здесь, что увидела огромную разницу, когда начала в 15 лет ездить с родителями на такую же работу в колхоз. (Их отправляли и можно было брать детей). Совсем другое отношение и человеческие условия. У них самые лучшие воспоминания об этих поездках. И не только потому, что были молодые - они и работали, и отдыхали. У нас же (школьников) - муштра и невыносимые условия. Поэтому я ездила на картошку только в школе. В институте взяла медотвод. Но ездила "в гости" к друзьям. Мрак и холод. Условия жуткие.

Карз Драйв (Туркмения, г.Иолотань, не позже 1966):

ДДТ широко использовался для обработки хлопковых полей вокруг того городка, в котором я вырос. А потом мы, дети, полтора-два месяца занимались ручным сбором хлопка на обработанных ДДТ полях. Более того, был однажды случай, когда большое количество дуста обрушилось с неба не на поле, а на наш городок. Это было что-то вроде ядовитой едкой пыльной бури, город на несколько часов погрузился во мглу. Наверное, что-то там неправильно сработало на самолёте сельскохозяйственной авиации, и он, пролетая над городом, вывалил одномоментно сколько-то там тонн порошка, которое должен был тонким слоем распределять по большой площади. Травили нас очень сильно, и спросить за это было не с кого.

Виктория Солнечная:

Школьников заставляли месяц в летние каникулы работать на сборке овощей.

Dania Yakhina (Ташкент):

Месяц?! У нас в Узбекистане начиная с октября и до самого кануна нового года собирали хлопок. Мне повезло, директор школы был другом детства моего отца, я была освобождена. Отца уже нет, к сожалению, не могу точно рассказать, по какой филькиной грамоте мне давали освобождение. Хлопка, конечно, уже в ноябре не было, но нужны были основания, что сбор идёт, и на отчётных бумажках каждый день рисовались якобы тонны собранного хлопка, на самом деле свои мешки-фартуки наполняли гузапой, очищенными от хлопка хлопковыми коробочками. Вот как раз этим нарисованным хлопком и занимался потом Гдлян. Но везение было недолгим, я сполна отработала свою кабалу в институте, на ещё более страшном рабском труде: на текстильном комбинате. Эта фабрика - самое страшное заведение, наверное, после шахт.

Виктория Солнечная:

Мне повезло больше чем Вам, у нас в школе была трудовая повинность - месяц летних каникул работать на сборке овощей, называлось это почему-то практикой.

Anya Prigozhina-Kirby:

Я помню уже в горбачевские годы гласности чудовищные факты в статье «Комсомолки» о женских болезнях девочек, прошедших через «собирание хлопка» в нашей Азии. Мама тогда сказала: «Это же детское рабство!»

Elena Kaatz (Ульяновск):

Нас, школьников, осенью гоняли каждый год. Я там вечно простужалась и с воспалением легких лежала по больницам. Картошку, морковку и капусту собирали со своим ведром обязательно и после разрешалось забрать ведро с собой того, что собирали домой. Ведро картошки, ведро морковки, и ведро капусты. Мне было непонятно, как капусту туда поместить. Капуста крупная, круглая была. Не люблю то время жизни, воспоминания - как кошмарного сна.

Николай Филиппов:

Школьников в деревнях заставляли все лето работать на поле, и сентябрь на уборке, а вот когда стали пенсионерами - в стаж стали включать с 14 лет, а заставляли с 10 лет. Мол, по закону не положено.

Dania Yakhina (Ташкент):

У нас она называлась - трудовая четверть. Мы все с одной системы и кому повезло больше, кому меньше, очень трудно сказать. Заставляли, т.к. это была обязаловка. Без трудовой четверти была угроза остаться на второй год каким бы ни был ученик отличником. Эта пятая "четверть" была во всех советских школах, и что образование бесплатное - это пропаганда для тех, кто наивно верит всему, лишь бы самому не пошевелить мозгами. (Примечание: не во всех школах, но во многих. Например, в Москве ее не было).

Anya Prigozhina-Kirby (Подмосковье, 1970е):

И в пионерском лагере нас посылали. Помню, один мальчишка спросил: «А почему мы должны туда ехать? Ведь это же дело колхозников!» Пионервожатая ответила привычным аргументом: «Ведь ты же ЕШЬ картошку!» Мальчишка ответил неожиданно: «А на самолетах я тоже летаю. Почему мне ещё ни разу летчиком не предложили?» В этот вечер на танцульках девчонки наперебой приглашали его на «белый танец».

Savalan Qorqud Dashdemir (недалеко от Баку, 1987):

Учимся на втором курсе экономического университета. Нас всех забрали на сбор хлопка. Привезли в Ждановский (сейчас Бейлаганский) район. Те, которые по блату, нашли путь - они не приехали, конечно, на район. Хоть в Баку по талону давали мясо, и масло по 1 кг, но на кухне общяги мы картошку поджаривали или яичницу готовили. А здесь очень плохо кормят. Мы все молодые и есть хотим. На завтра же ходили по магазинам. Страшновато было там: на полках только вода и килька! Больше ничего. Вот и коммунизм вам, который должен был быть построен в 1980-х. А мы хлеб сущий ищем.

На огромном поле стояла новая хлопкоуборочная машина.
-Чей машина?
-Героя Соц. Труда.
-А почему она не работает?
-Вместо нее вы и школьники работаете. Собранный вами хлопок приписывается на него.
P.S. В честь этого “героя” сочиняли даже песню.

Райхан Нигмадилова (юг Казахстана):

Ой, видите, какой разный опыт проживания в Союзе, причём в аналогичных ситуациях! Юг Казахстана- хлопкосеющий регион. То же самое: с 9 класса на целую четверть - на хлопок. И это городских школьников! Сельские горбатились там с 5-го класса. Студентов с 1 по 4 курса - до снегов, реально до Нового года!
Но. Но нас хорошо кормили, слушайте, обед и ужин, как положено. Посылки из дома, родители (не все, нет) приезжали. То есть все было организовано по типу трудовых лагерей. Вечером - отдых и танцы. Смешно сейчас вспоминать. Но молодость находит всегда положительное и в ненормальных обстоятельствах. Кому приписывали собранный нашими руками хлопок - не ведаю, но всё могло быть.

Овощебазы и совхозы (Взрослые).

Natalya Trembeth (Джанкойский р-н):

С работы как-то отправили на картошку в Джанкойский район в жару 40С, норма - 500 кг в день с человека. Мы через неделю сбежали😄 Нас вызвали на ковёр, и спасло то, что на тот момент нам было только по 17 лет, что нарушило закон: на такие работы только после 18-и можно отправлять!

Нина Борисовна Амбарцумова:

Овощные базы - кошмар интеллигенции. Весной, зимой, осенью овощная база была кошмаром нашей жизни. Надо было иметь каждому специальную грязную одежду, обувь. У нас в издательстве недолго работала дочка Андропова, и у неё, видимо, старой одежды не было, но на базу решила с коллективом пойти. Пришла в очень модных тогда лаковых сапогах на каблуке.... Мужики наши имели для этого телогрейки, в основном ходили, грузили что-то и тоже перебирали гниль. Все брали с собой еду и выпивку, иначе это унижение было пережить трудно. А командовали нами тетки в норковых шапках и синих халатах, надетых на телогрейку. Они командовали нами, покрикивая и глядя на нас презрительно, как на не умеющих жить людей. Сами не работали. Сотрудников базы за работой мы никогда не видели. Иногда угощали нас арбузом. На проходной проверяли, не выносим ли мы какой картошки или морковки для дома. Было холодно, грязно, все пропахло гнилыми луком, капустой, морковкой и картошкой, в которых приходилось рыться, выискивая целые овощи. На фрукты нас не допускали почти никогда, их разбирали сами работники базы. Один раз мы прошли через хранилище с бесконечными ящиками с узбекским виноградом, который уже почти превратился в изюм, в продажу так и не пошёл. Отказ пойти на базу был криминалом, вызывали в партком даже беспартийных.

Людмила Новикова (Москва, нач. 1980х):

Хочу вспомнить овощную базу. Походы туда были обязательны. Обычно от предприятия в определенный день требовалось определенное количество человек, а там уже начальство назначало, кто пойдет. Хотя были разные работы, слышала даже, что кто-то перебирал фрукты, но я все время попадала на капусту.

Как это было? С утра одеваешь что похуже, на ноги - резиновые сапоги или совсем что-то, чего не жалко, с собой - старые перчатки, и идешь. На месте какая-нибудь толстая тетечка с ключом открывает нам большой бетонный ангар-склад и объясняет "фронт работ".

И вот мы перебираем капусту, снимая гнилые листья и обрезая лишнюю кочерыжку. Иногда гнилья так много, что качан уменьшается вполовину, а то и на 2/3. Часто ходим по этому гнилью. Тут помогают сапоги и перчатки. Холодно, тоскливо, сыро, противно. Выручают разговоры: пока работаешь, о чем только не переговоришь. Это, конечно, если попал с более-менее приятным человеком.

Потом обед тем, что взяли с собой: обычно бутерброды и чай в термосе. А после - опять капуста.

Однажды нам дали утрамбовывать нарезанную капусту. Огромная бочка, в ней - эта самая капуста. Сейчас не помню, была ли она уже в рассоле или просто в своем соку, а рассол добавляли позже. Тебе выдают такие длинные-длинные специальные сапоги, в них больше ходить нигде нельзя, только в бочке. Они считаются чистыми. Одеваешь эти сапоги, залезаешь в бочку, а дальше ходишь там, уминая капусту. Тебе все время подсыпают новую.

Сначала - забавно и весело. Шутим, смеемся. Но поскольку в бочке ходить особо негде, только по кругу, то даже все время меняя направление, голова начинает кружиться очень быстро. Через пол часа, часто меняясь, начинаем все вместе ненавидеть эту бочку. После этого дня я никогда уже не покупала квашеную или соленую капусту в магазине.

Jaugen Keppul (Новосибирск, конец 1970х):

В школе как-то послали на базу. Толпу скучающих учеников водили по базе и кучками расставляли на какие-то работы. Самым последним, самым ленивым, досталась самая прикольная работа - разгрузка арбузов. Ох, и наелись мы их тогда!

Виктор Иокиранта (Пермская обл., 1970е):

А мне тоже приходилось топтать капусту сапогами в бочке. Бочка в диаметре метра 3, сапоги обычные литые.

Владимир Титов:

Помню на овощебазе кто-то из нас присланных говорил, что видел, как какой-то местный деградировавший работник ссал в бочку с капустой.

Виктор Иокиранта (Пермская обл., 1970е):

Большим стимулом для работы на овощебазе или на разгрузке вагонов было радостное ощущение тяжести в руке, нёсшей после работы сумку или портфель с овощами. Помню, принёс однажды репчатый лук, килограммов 10. Причём не крал, взять разрешила руководитель работ.

Людмила Новикова (Москва, нач.1980х):

А у нас такого не было. Ничего выносить было нельзя. Даже капусту, которую мы перебирали.

Jaugen Keppul (Минск, 1985):

В разных местах было по-разному, где-то на овощебазы и в колхозы ехали как на каторгу, а некоторые горожане, наоборот, туда стремились. Сам таких знал: "Колхоз это же бабы, вино и отдых на природе!" - говорили мне работники Минской обувной фабрики в хозяйстве, где я проходил практику, а они были "шефами из города". 1985-й год, Горбачёв уже пришел к власти, но еще не начал "антиалкогольную кампанию".

Людмила Новикова:

Так это колхоз. А колхоз и овощебаза немного разные места. Я не встречала желающих идти на овощебазу, а в колхоз да, были любители.

Jaugen Keppul (Минск, Вильнюс, разные годы):

Я деревенский, поэтому, что такое "колхоз" (у нас был совхоз) знаю начиная с 5 класса, когда нас начали посылать в поле. Даже когда в городе жил, учился, всё равно постоянно туда ездил, потому что вуз с.-х. а приклеплённое хозяйство наше называлось "Учхоз им. Фрунзе". Потом жил в другом городе (Вильнюс после Минска), но работал в совхозе, и когда, наконец, стал работать в городе, всё-равно помогал "подшефному" колхозу вплоть до полной ликвидации хозяйств социалистического типа в уже независимой Литовской Республике.

Анна Юшкевич:

На буряках Я (справа) - студентка консерватории.. "пианисточка"... 1978. Мы, студенты КОНСЕРВАТОРИИ, для которых малейшая царапина, ссадина, трещинка на пальце приводила к невозможности играть на муз. инструменте и потере квалификации - убирали буряки,помидоры. А вокалистов на ХМЕЛЬ посылали, от которого САДИЛСЯ ГОЛОС от вредного действия на голосовые связки... Кому смех, а нам было не до него. Да и месячный простой без игры на фортепьяно потом сказывался негативно на подготовке к сессии.

Анна Юшкевич:

Свёкр - сотрудник Союза Композиторов УССР- на переборке ГНИЛОЙ КАРТОШКИ, 1972

Igor Caravan (Хлебниково, конец 1970х):

Ой, а мы когда приходили на овощную базу в Хлебниково, ни фига особо не работали, смотрели где что домой утащить через забор. И выпивали всю ночь портвейн «Агдам» или «Кавказ».